Ради твоей же собственной безопасности».— Таррант, — это заговорила Хессет. — Может быть, было бы лучше…— Она заговорит, — рявкнул посвященный. — В такие времена, как нынешние, скрытность — это непозволительная роскошь. Ей необходимо только осознать, что произойдет, если она не расскажет нам, — и тогда она сразу же обретет дар речи…Угадав его намерения — скорее по их направленности, чем по форме, — Дэмьен бросился к девочке. Однако недостаточно быстро. Мощь Охотника объяла ее истинным вихрем — и, оказавшись в центре этого вихря, она резко, пронзительно закричала. Устремившись к ней, Дэмьен задействовал Видение, чтобы стать свидетелем того, что делает с нею Таррант, того, что за образы заставляет тот ее увидеть…И он оказался в деревне, в которой произошла страшная бойня. Нет. Он оказался в деревне в самый разгар бойни. Темные фигуры метались по залитым кровью улицам, держа в руках части человеческих тел подобно боевым трофеям. Руки. Ноги. Кишки. Из домов доносились истошные вопли, а в ответ им торжествующе выли захватчики. Затем та же сцена возникла, взятая более крупным планом, потому что Охотник сфокусировал свое Познание на частностях: теперь дело разворачивалось в сельском клубе, где пригвоздили к полу мужчину и женщину, тогда как двое пришельцев, размахивая мечами, явно готовились приступить к расчленению…И Дэмьен пошел в атаку. Не на Охотника. Не на девочку. На это видение. Осознавая, что у него не хватит силы справиться с Охотником, осознавая, что вызов, брошенный этому человеку, вполне может оказаться самоубийственным… Но он не мог стоять в стороне, наблюдая за происходящим. Наблюдая за расправой над хрупкой душой девочки. Подавшись вперед, он обхватил ее — ее руки и плечи были совсем ледяными — и прижал к живому теплу собственного тела, одновременно собравшись для нового Творения. Сила бушевала у него в груди, как пламя, питаемое яростью, состраданием и обидой, подстегиваемое долгими месяцами вынужденного смирения, обернувшегося отныне собственной противоположностью. Месяцы в землях ракхов. Месяцы в море. Месяцы уже здесь, на континенте, на протяжении которых Охотник мучил, Охотник убивал, Охотник перестраивал здешний край в соответствии с собственным злокозненным замыслом. Теперь Дэмьен задыхался от раскаянья, обливался кровью от ощущения собственной вины, мучился совестью. Но больше он этого не потерпит.Все это вырвалось из него единой волной, взрывом энергии, слишком мощной, чтобы ее могло вместить человеческое тело. И выплеснувшееся из него превратило Фэа в огненную стену, пробиться сквозь которую не удалось и не-мертвому колдуну. Злонамеренное видение, выработанное Таррантом, свернулось в кокон и оказалось намертво запечатано. Образы, один за другим, растаяли как воск и растворились в ночной тиши. Тела и кровь превратились в прах, затем исчез и прах. Продолжая обнимать девочку, Дэмьен разрушил последние фрагменты созданной Охотником ужасной мозаики, при этом он старался не думать о кроющейся за ними мощи. Старался не думать о том, что, когда видение окончательно исчезнет, они останутся наедине с Таррантом и единственным связующим звеном между ними будет ненависть.И тут ответная ярость Охотника обрушилась на него всею своею мощью. Мощью, порожденной тьмою, смертью, беспредельным холодом. От нее загремело в ушах, словно к жизни проснулся торнадо; огненную стену, созданную Дэмьеном, разнесло в клочья. Это было бешенством, самым настоящим бешенством, это было убийственной яростью человека, столь могущественного, что ни одно живое существо никогда не осмеливалось встать у него на пути; ни человек, ни зверь не смели даже оспаривать его намерения… вплоть до этой минуты. Дэмьен услышал, как зарыдала у него в руках девочка, когда их обоих захлестнуло ненавистью колдуна, и, к собственному ужасу, священник понял, что Йенсени видит сейчас все то же самое, что и он, видит все, что внушает ему Таррант. «Господи, даруй мне силу, — отчаянно взмолился он. Не ради себя, а ради этой девочки. — Помоги мне оберечь ее!» Мысль о ее невинности, беззащитной перед посягательством Охотника, оказалась настолько чудовищной, что он просто не мог не сопротивляться, — но его Творение было расфокусировано, было подавлено тяжестью его собственного отчаяния — и бессильно перед Таррантом. Тьма застлала органы чувств Дэмьена, его мозг, его душу. Не унимая дрожи, которая по-прежнему владела девочкой, он предпринял последнюю попытку восстановиться. Собрав воедино все силы своего отчаяния, взмолившись так, что сами небеса зазвенели, внимая его мольбе, а потоки Фэа преобразились под его натиском…И что-то ответило на его зов. Некая сила. Некое присутствие. Показавшееся солнечным светом по сравнению с ночью Тарранта, миром — по сравнению с его яростью, водой — по сравнению с пламенем, пожирающим их обоих. Это была утешающая, успокаивающая, очистительная сила; она смывала нечисть, нанесенную Творением Тарранта, как весенний ливень смывает сухую пыль с дорог. Огонь, сжигающий Дэмьена, обернулся холодным ливнем, он почувствовал, как расслабилась у него в руках девочка, и понял, что и она тоже восприняла эту помощь. Прозрачный ливень. Проливной покой. Уничтожающий — одинаково и одновременно — и воздвигнутую им преграду, и нападение, предпринятое Таррантом. Сметающий пыль их противостояния и рассеивающий ее по потокам Фэа. И сила эта была властной, но не насильственной, она напоминала рябь озера в лунных лучах. Гнев Дэмьена растворился в ночи, а вместе с гневом пропал и страх. Таррант не причинит ему теперь никакого вреда, он понимал это, и девочка понимала тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148