– решил он, добавив со знанием дела; – Знаешь ли, священники дают обет безбрачия… Так что это обман!
Адам невольно рассмеялся:
– Да, боюсь, что это так. Первый Девериль, о котором мы имеем более-менее точные сведения, обосновался в Лестершире. Лишь с 1540 года Фонтли принадлежало Деверилю – и, насколько я могу судить, он был потрясающим мошенником!
– Вполне вероятно, – мудро согласился лорд Оверсли. – Сдается мне, что большинство предков были самыми что ни на есть отъявленными висельниками. – Да чего стоит один только Оверсли, сколотивший наше состояние! Уж у него-то рыльце основательно было в пушку, да, папа? – спросил Чарльз.
– Увы, воистину так! – сказал отец Джулии, поблескивая глазами.
– О, не говорите так, не говорите! – перебила его девушка. – Как вы можете все обращать в шутку? Адам, скажи, ты ведь это не всерьез? Чужие люди в Фонтли? О нет! Все чувства восстают! Рощи и аллеи! Развалины часовни, где я так часто сидела, ощущая старину повсюду, так близко, что почти могла представить себя ее частью и видеть призраки тех мертвых Деверилей, которые жили там! – Она помолчала, переводя взгляд с брата на отца и Адама, и со страстью воскликнула: – Ах, вы не понимаете! Даже ты, Адам! Как такое возможно? Чарли не понимает, я знаю, но ты!.. Ты!..
– Пожалуй, я действительно не понимаю, – согласился брат. – Знаю одно, что если бы ты когда-нибудь увидела призрак, то убежала бы с криком «Караул!». К тому же я помню эти развалины не хуже твоего, а вполне возможно, даже лучше! Всякий раз, останавливаясь в Фонтли, мы играли среди этих развалин в прятки, и это была отличная потеха!
– Бывали и другие времена, – проговорила Джулия приглушенным голосом. – Ты предпочитаешь делать вид, что тебе все равно, Адам, но я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поддаться на розыгрыш. В свое время вы разделяли все мои чувства, это папа привил вам такую сдержанность.
Адам ответил спокойно:
– Мне есть до этого дело. Было бы нелепо притворяться, что мне все равно. Если я и кажусь тебе сдержанным, то только потому, что все это мне слишком небезразлично.
Она произнесла с глубоким сочувствием:
– Ах, какая же я ужасная! Какая глупая! Понимаю тебя, конечно, я тебя понимаю! Мы не будем говорить об этом, не будем даже думать об этом! А что до сетований, то не буду этого делать, обещаю! Ты мог бы стать счастливым в маленьком домике? Я могла бы! Как давно я мечтаю жить в таком – с белыми стенами и соломенной крышей и ухоженным маленьким садиком! Мы заведем корову, и я научусь доить ее и делать сыр и масло. А еще заведем кур и свиней. О, да со всем этим и нашими книгами и фортепьяно в придачу мы будем богатыми, как набобы, и нам не потребуется для полного блаженства ничего другого!
– Aх вот как! – вмешался еще не оценивший всего сказанного брат. – Ну, если готовить еду будешь ты, Линтону очень быстро потребуется нечто большее! А скажи, кто будет забивать свиней и выгребать помет из курятника?
Эта язвительная реплика осталась без внимания. Джулия мысленно была поглощена созерцанием картины, вызванной ею к жизни, и Адам, хотя и пребывал в хорошем расположении духа, был слишком глубоко тронут, чтобы рассмеяться. Он лишь покачал головой, и пришлось лорду Оверсли возвращать свою дочь на грешную землю, что он и сделал, энергично сказав:
– Очень мило, моя дорогая, но совершенно непрактично. Надеюсь, Адам сумеет подыскать себе более достойное занятие, нежели выращивание свиней. Более того, я не сомневаюсь, что сумеет, и тем легче, если он не будет ничем обременен! Я, как никто другой, сожалею, что обстоятельства складываются подобным образом, но ты должна быть хорошей девочкой и понимать, что о браке не может быть и речи. Адам понимает это так же, как и я, так что не нужно считать меня тираном, милая!
Она слушала с побледневшим лицом и, обратив умоляющий взгляд на Адама, прочла ответ на его лице, залившись слезами.
– Джулия! О, не надо, моя дорогая, не надо! – взмолился он.
Она опустилась в кресло, уткнувшись лицом в ладони; ее тело вздрагивало от громких всхлипов. К счастью, в тот момент, когда и отец ее, и брат обнаружили полную неспособность справиться с положением, в комнату вошла леди Оверсли.
Миловидная женщина, немного полнее своей дочери, но с такими же большими голубыми глазами и чувственным ртом, она, застав сию грустную картину, издала горестное восклицание и устремилась вперед.
– Ах, милая, милая! Ну что ты, что ты, любовь моя! Адам, мальчик дорогой! Ах вы, бедные дети! Полно, полно, Джулия! Ну, тише, сокровище мое! Не нужно так плакать, ты совсем разболеешься, и подумай, как больно бедному Адаму! Ах, дорогая, я понятия не имела, что ты вернулась с верховой прогулки! Оверсли, как ты мог? Ты, должно быть, по-настоящему был жесток с ней!
– Если это жестокость – сказать ей, что она не сможет жить в маленьком домике с соломенной крышей, разводя кур и свиней, – я безусловно был жесток, и Адам тоже! – резко возразил лорд Оверсли.
Леди Оверсли, сняв шляпку с Джулии, заключила ее в объятия и нежно вытерла слезь! с ее лица, но внезапно подняла глаза, воскликнув:
– Жить в маленьком домике? О нет, сокровище мое, поступить так было бы в высшей степени опрометчиво! Особенно в крытом соломой, потому что в соломе обязательно водятся крысы, хотя, конечно, нет ничего живописнее такого домика, и я прекрасно понимаю, почему тебя к этому влечет! Но ты обнаружишь, что в таком доме удручающе неуютно; для тебя это никак не подходит, да и для Адама, наверное, тоже, потому что оба вы привыкли к совсем иному образу жизни. А что касается кур, я бы ни за что не стала разводить таких вялых птиц! Ты знаешь, что происходит всякий раз, как только в кухне требуется яиц больше обычного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135