..
Когда прибыли на место, народ все еще толпился вокруг утопленницы,
перешептывались, пытаясь узнать, кто она. Примчался со своего огорода
Омелян, к нему тут же бросился человек в майке, в спортивных брюках, руки
перепачканы землей - зам главного технолога завода:
- Лев Иванович! Да ведь это Кубракова!... Она была у меня в среду!
- Вижу, что она. Не кричите... Надо же... Яловский беспокоился... Я
еду домой звонить ему...
В квартире Яловского трубку сняла теща:
- Нет... Он на даче... Вернется вечером.
- А телефон там есть?
- В дежурке у сторожа. Но звонить туда трудно, это через коммутатор
железной дороги.
- Попытайтесь, пожалуйста, связаться с Альбертом Андреевичем. Это
очень важно. Скажите звонил Омелян из Богдановска, передайте: что
случилось несчастье с Кубраковой.
- С Еленой Павловной?! Что с ней?
- Утонула.
- О господи! Я постараюсь разыскать Альберта...

8
О происшедшем я, разумеется, ничего не знал да и не мог знать: в то
время для меня еще не существовали ни Кубракова, ни Яловский, ни Омелян,
ни другие лица, познакомлюсь я с ними значительно позже, читая материалы
следствия, как адвокат. Пока что я был занят своими хлопотами: сидел в
процессе, судил трех рэкетиров, защитников одного из них был я.
Обычно я приходил минут за тридцать-сорок до начала судебного
заседания. В этом старом высоком доме мне были знакомы каждая выемка на
белых мраморных ступенях, каждая вмятина на медных трубчатых перилах, я
знал, с каким звуком и на каком этаже останавливается скрипучая деревянная
кабина лифта. На трех этажах размещалась областная прокуратура, на
последнем - областной суд. Более четверти века я входил в это здание
ежедневно, ступив на его порог рядовым следователем, а покинул прокурором
следственного управления... Внизу из холла вела дверь в зал судебных
заседаний.
Стоя у входа в это грустное здание, я докуривал сигарету, когда из-за
угла вывернул Миня Щерба - Михаил Михайлович Щерба, прокурор следственного
управления и зональный, мой ровесник, с которым я проработал буквально
рядом много лет; наши кабинеты разделяла стена. Нас связывали добрые
отношения в давние времена, сохранились они и в нынешние, хотя виделись мы
теперь очень редко. Пока он приближался, я разглядывал его. Стал еще
грузнее, оттого и косолапость заметней, все так же - в курточке из
перкаля, сорочка без галстука, лысина.
- Здравствуй, адвокат, - протянул он пухлую короткопалую руку. - К
нам пришел?
- Нет, в процессе сижу.
- Кого будешь спасать?
- Рэкетиры.
- Модная нынче профессия... Смотришь на мою лысину? Увы, волос не
прибавилось.
- А ты чем занят? - спросил я, хотя отлично знал по собственному
опыту, сколько дел у него может быть в производстве.
- Всем понемногу, - ответил Миня. - Здоровье-то как? Сто граммов еще
принимаешь?
- По большим праздникам коньячка еще могу. Символически.
- И то слава Богу...
В это время подъехал автобусик криминалистической лаборатории. Из
него вышли двое: новый прокурор-криминалист Адам Генрихович Войцеховский,
я с ним был мало знаком, и следователь Виктор Скорик, недавно перешедший в
областную прокуратуру из городской, которого я знал получше. Скорик
неплохой следователь, но несколько тороплив, может вскружило голову, что
молод, а уже в прокуратуре области. Он хорошо и модно одевался, от него
пахло приятными импортными духами или лосьоном, всегда гладко выбрит и
хорошо причесан. Но сейчас он выглядел помятым, глаза воспалены, темная
щетинка обметала лицо. Я понял: была бессонная ночь, работа, видимо,
выезжали на происшествие. Как все это знакомо!..
Прибывшие поздоровались и тут же попрощались со мною; уходя, Щерба
бросил мне для приличия:
- Заходи...
Минут через пять подкатил "воронок", выскочили солдаты, распахнули
дверь, выпуская подсудимых: серые лица, неопрятная казенная одежда,
грязные руки - за спиной. Один из них, низенький крепыш с шишковатой
обстриженной головой - мой подзащитный. Ему двадцать семь лет, первая
судимость, неглуп, со мной очень вежлив, избегает жаргонных словечек,
учился в лесотехническом, но бросил. Рэкетом занимается три года. Все
банально: он и два его подельника плотно присосались к кооператорам и
"доили" их постоянно. Те безропотно платили. Это спокойно могло
продолжаться и год, и два, и пять лет. Погорели же на азербайджанцах.
Любопытным был разговор с ним в следственном изоляторе незадолго до суда.
"Вы постоянно взимали с одних и тех же кооперативов - "У самовара",
"Микротрон", "Детский сапожок" и "Элегант". Больше вы никого не трогали.
Так?" - спросил я.
"Никого. Нам было достаточно".
"Но последний год вы оставили их в покое. В чем дело? Почему вдруг
переключились на этих трех азербайджанцев, торговавших фруктами и
овощами?"
"Мы поняли, что вместе с государством можем кооперативы разорить.
Государство налогами, ну а мы... С кого же тогда будем получать, если они
рухнут? И приняли решение: год не трогать. Пусть встанут на ноги".
"Но вы же могли переключиться на другие кооперативы?"
"Нет. Это нельзя. У нас есть свои законы. Это государство подтирается
своими же законами... Но бабки были нужны, тут и подвернулись эти трое
бакинцев. Мы их заприметили давно, они уже несколько лет возили на
привокзальный рынок весной раннюю капусту, помидоры, летом виноград,
баклажаны, осенью и зимой гранаты, лимоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67