! А если эта тварь бессовестная что-нибудь ему подсыплет, тогда как?
Дядюшка мягко сказал:
– Ханум, успокойтесь. Я только что ходил домой к Ширали и разговаривал через ворота с Асадоллой. Он ко мне так и не вышел. Сколько я ни просил его, сколько ни умолял – и с места не сдвинулся.
– Почему? А что он вам говорил?
– Бог его знает… Нес какую-то околесицу. Говорил, что боится Дустали и от страха не может выйти, но…
– Боится Дустали?! Да кто такой этот паршивец Дустали, чтобы поднять руку на сына моего покойного дяди!.. Я сама должна за ним пойти… Да, я просто обязана за ним пойти, потому что эта стерва расфуфыренная околдует его, она это умеет!.. Небось уже и околдовала! Не такой он человек, чтобы там без причины оставаться.
Дядюшка Наполеон сказал:
– Ханум, по-моему, он сам не прочь, чтобы его околдо…
– Слишком много вы языком болтаете! – прервала его Азиз ос-Салтане. – А тем временем, может, с ним несчастье какое стрясется!..
Маш-Касем нашел удобный повод, чтобы вмешаться:
– Ханум правильно говорит… Когда господин Асадолла-мирза с нами из-за ворот разговаривал, голос у него дрожал, точно у ребенка малого. Очень ему плохо было. Прямо будто корью заболел. Голос у него из горла не шел, Все равно как будто в пасти у льва побывал.
Азиз ос-Салтане ударила себя по голове:
– Господи, уж лучше мне умереть! До чего человека довели!.. А эти тут сидят, еще родственники называются! – И она собралась уходить. – Я знаю, стоит мне ему слово сказать, сразу же оттуда выйдет. От вас-то он отродясь ни ласки, ни доброты не видел, чего ж он будет вас слушаться?!
Дустали-хан тоже поднялся:
– Тогда и я пойду с тобой, скажу ему, что я его простил… Надо ему растолковать, что…
– А ну садись на место! Мальчик как голосище твой гнусный услышит, у него от страху сердце разорвется!
Когда Азиз ос-Салтане была уже в коридоре, дядюшка
крикнул:
– Ханум, не говорите Асадолле, что Ширали посадили в тюрьму… Я ему тоже об этом не сказал, потому что, если он узнает, вряд ли вообще с места сдвинется.
– Если вы такой умный, ага, непонятно, почему вы до сих пор не министр!
Азиз ос-Салтане направилась к дому Ширали. Я, как и незадолго перед этим, крадучись двинулся туда же. На улице никого не было, и я шел за Азиз ос-Салтане на почтительном расстоянии. Ей пришлось стучаться несколько минут, но наконец из-за ворот послышался голос Тахиры. Азиз ос-Салтане долго препиралась с ней и сыпала угрозами, пока не убедила вызвать для переговоров Асадолла-мирзу.
Азиз ос-Салтане старалась говорить спокойно и ласково:
– Асадолла, открой ворота, позволь мне словечко тебе сказать.
– Ханум, дорогая, о чем угодно меня просите, только не об этом. Я отсюда не выйду. Моя жизнь в опасности.
– Тебе говорю, открой! Пусть только Дустали попробует на тебя руку поднять – пожалеет! Да и теперь дело прошлое – я Дустали простила, и он нас с тобой простил.
Асадолла-мирза с дрожью в голосе ответил:
– Ханум, милая вы моя!.. Боюсь… Я знаю, что Дустали сейчас стоит рядом с вами… Знаю, он уже держит кинжал наготове, чтобы пронзить им мое сердце.
– Асадолла, ты хоть одну створку приоткрой, погляди. Нет тут никакого Дустали. Подумай, люди что говорить будут. Ты в чужом доме наедине с женщиной…
– Моменто, моменто! Слава богу, меня подобными сплетнями не запятнать! Ширали мне теперь как брат родной, а жена и дети Ширали мне, что собственные жена и дети… Вот вернется Ширали, я сдам ему его семью в целости и сохранности, тогда и поговорим.
– Асадолла, ты ведь не знаешь! Ширали на базаре подрался, его в полицию забрали! Как же ты теперь собираешься…
– Вай! Горе горькое!.. Ширали в тюрьму угодил!.. Вот теперь уж я вовсе не могу отсюда выйти. Мне чувство долга и совесть моя приказывают здесь остаться! Всевышний, какая тяжкая обязанность!
По его голосу чувствовалось, что он уже знает о злоключениях Ширали и теперь просто разыгрывает очередную роль.
Азиз ос-Салтане прижалась к воротам щекой и проворковала:
– Асадолла, не мучай меня, выходи. Не заставляй краснеть перед людьми!
– Ханум, я готов жизнь за вас отдать, но я должен выполнить свой долг перед собственной совестью. Не думайте, что я оставлю без покровительства жену и детей Ширали, которых он сам же мне препоручил перед тем, как сел в тюрьму!
– Но у Ширали ведь нет детей, Асадолла!
– Зато жена есть… Ханум, милая, она сама точно ребенок. Плачет сейчас, малышка, убивается! Лица ее мне из – под чадры не видно, но я слышу, как она всхлипывает… Бедная девочка, дитятко невинное!.
Азиз ос-Салтане еще несколько минут безрезультатно уговаривала Асадолла-мирзу выйти, потом осыпала жену Ширали и самого князя отборной бранью и, клокоча от ярости, как вулкан, направилась в сад.
Я тенью поплелся за нею, но неожиданно заметил, что в наш дом вошел аптекарь. Это обстоятельство показалось мне весьма важным, и, не дойдя до ворот сада, я свернул к нам во двор. Отец и аптекарь уединились в зале. В последнее время в связи с бурными событиями я настолько привык подслушивать, что и на этот раз припал ухом к выходившему во двор окну.
Вытирая пот со лба, аптекарь говорил:
– Придется нам по аптеке отходную читать, ага. Хоть и закрыл я ее на один день, хоть и вывесил объявление, что уехал в паломничество к святым местам, не помогло.
– А разве проповедник ничего в мечети не говорил?
– Как же, говорил! Бедняга Сеид-Абулькасем два раза с минбара объяснял, что вышло недоразумение, только, по-моему, никто его не слушал… Уж если людям что в голову втемяшилось, их трудно переубедить.
– А сами-то люди что говорят? Ничем не болеют, что ли?
– Ничего они не говорят, ага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158