Ничего интересного. Честное слово.
– Вся убогая история целиком, – мягко напомнил он.
– Ну хорошо. Я была немного увлечена, – сказала она, перейдя на скороговорку. – Он был скульптором. Сначала мой брак был препятствием; но потом, когда он стал все больше и больше превращаться в фикцию – я даже не знала, где Джеффри и увижу ли я его снова, – я подошла близко к тому, чтобы вступить в связь с этим человеком. Однако не вступила, и наше знакомство закончилось. И об этом я сейчас ни капли не жалею. – Она отняла руку и повернулась лицом к нему. – Что-то меня удерживало, Кристи. Я не знаю, что это было – я думала, что я холодная женщина, не способная отдавать себя таким образом. Но это не так, и теперь я знаю, почему не стала его любовницей.
– Почему?
– Потому, что он не был тобой. Я недостаточно его любила. Для меня никого не будет, кроме тебя.
Они прильнули друг к другу и замерли надолго, не говоря ни слова. Сердце Кристи было готово выпрыгнуть из груди. Любовь и благодарность струились из него.
– Я счастлив, – сказал он. Энни прошептала в ответ:
– Я чувствую себя счастливой.
Он подумал, что это неплохо для начала. Она подалась назад, подняв руку к сияющим глазам.
– Я еще не совсем закончила свою убогую историю. И… – Энни принужденно усмехнулась, – хочешь верь, хочешь нет, дальше будет еще хуже.
Он поудобнее устроился на боку и положил руку ей на колено.
– Расскажи мне.
– Джеффри вернулся после почти двухлетнего отсутствия. Он выглядел… я не могу описать, как он изменился. Он сказал, что был в Бирме, где и подцепил лихорадку. У него выпали волосы, он выглядел как старик, говорил, шамкая, у него были опухоли по всему телу. – Она закрыла глаза, словно стараясь забыть, потом снова быстро открыла их: уловка не сработала. – Мне не нравился его доктор, мне он казался шарлатаном, но хорошего мы не могли себе позволить. Лекарства, которые он принимал, только причиняли ему вред. Мне и вправду казалось, что он умирает. Это продолжалось несколько месяцев. Но постепенно ему становилось лучше. Когда он уже снова стал ходить и выглядеть почти нормально, врач, которому я не доверяла и с трудом выносила, открыл мне тайну, которую Джеффри обязал его хранить ото всех. Это, возможно, спасло мне жизнь.
Поняв в чем дело, Кристи похолодел; теперь его поразило, как это он не сообразил раньше. Он не пошевелился и не сказал ни слова. Он уже знал, что она скажет.
– У Джеффри не было малярии. Почему он лгал и сколько собирался лгать дальше, я даже не хочу знать. У него был сифилис. Никто не знал, когда именно он его подцепил, но, судя по тому, что я не заразилась и по тому, что болезнь уже вошла во вторую стадию, доктор заключил, что это случилось вскоре после его отъезда.
Кристи притянул ее ближе.
– Дорогая, – вот и все, что он мог сказать.
– Я обнаружила, почему лечение вредило ему больше, чем болезнь. Он принимал соли ртути.
– Бог мой.
– Ничего больше помочь не могло, сказал доктор, и, казалось, что это действительно так, большинство симптомов исчезло, и он клялся, что вылечился. Он даже нашел новую войну, чтобы было чем заняться, где-то в Индии на этот раз. Но потом он снова заболел, ему сказали, что это отравление ртутью. И сифилис вернулся – он вовсе не вылечился. Вот тогда он и сдал свой капитанский патент и вернулся домой навсегда. Вернее, я так думала.
– Значит, когда вы впервые попали в Уикерли…
– Он до некоторой степени опять поправился; в те месяцы, что ты его видел, он был здоров, как никогда. Он опять заявил, что вылечился. Начал принимать другое лекарство, и, казалось, оно ему помогало. Возможно, он вылечился, я не знаю. Теперь мы никогда не узнаем.
Она опустилась на подушку, положила голову рядом с его головой и заговорила тихо, шепча прямо ему в висок:
– Когда он во второй раз вернулся домой, Кристи, это был просто ад. Ты вообразить не можешь – я даже не хочу, чтобы ты знал все. Я тебе уже рассказывала, как он ударил меня. Это был не единственный случай, но больше я об этом говорить не хочу. Пьянство, так же, как и болезнь, иногда вызывало в нем приступы бешенства. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так страдал, и не столько физически, сколько – еще больше – от отчаяния. От острой безнадежности. Военное дело было его жизнью, а больше он не мог этим заниматься. Он не владел собой, и его неистовое поведение сузило круг его знакомых, пока не осталось никого, кроме таких подонков, как Клод Салли. Я думаю, он видел, как гниет заживо, буквально распадается на части. Сифилис… пожирал его. Он имеет быструю и медленную форму – я стала чем-то вроде эксперта, как ты можешь понять; так вот у Джеффри была быстрая форма. Если бы он был жив, не могу представить, во что бы он превратился. Сомневаюсь, что его можно было вылечить. Как его пустили обратно в армию – это тайна, которую я никогда не пойму.
Они тихо лежали некоторое время, слегка касаясь друг друга, слушая треск огня в камине. Наконец Кристи сказал:
– Я не знаю, что бы я мог сделать или сказать. Возможно, ничего. Но лучше бы ты рассказала мне раньше. Или он сам. Я просто хотел бы знать.
– Раньше я не могла тебе рассказать.
– Нет, я тебя не виню.
– Но ты прав – возможно, было бы лучше, если бы ты знал. Джеффри любил тебя, Кристи. По-своему.
– Думаешь, любил?
– Я знаю это. И я тоже не представляю, что ты мог бы сказать или сделать, но думаю, ты мог бы ему помочь. Это был такой страшный секрет, а я была таким плохим советчиком. Ты никогда не спросишь, так что я скажу сама: мы никогда больше не были близки после нашего короткого свадебного путешествия. А он хотел меня. Но я… ничего не могла… ему дать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111