Еще более удивительна была аура возбуждения вокруг розовеющих щек и подрагивающих рук. Седеющие светлые волосы выглядели более взъерошенными, чем обычно, как если бы возбуждение мисс Уйди выходило через кожу головы и трепало ей волосы, прядь за прядью.
Причиной всех этих милых изменений мог быть только капитан Карнок, большой и угловатый в своем твидовом костюме; он выглядел как беспокойный мастифф в комнате, полной мелких воспитанных терьеров. Даже его голос, казалось, тревожил блюдца на чайном столике. Он следил глазами за мисс Уйди, куда бы она ни пошла с чайником, и старался поймать каждый вздох и нечастое высказывание, которое слетало с ее губ. Энни обнаружила, что следит за интригующим ритуалом с тем же глубоким интересом, который старались скрыть миссис Сороугуд и мисс Пайн. Старая миссис Уйди, которая должна была бы быть самым заинтересованным наблюдателем, была, увы, невнимательна к романтической мелодраме, развертывающейся в ее маленькой гостиной. Она оправилась после операции, но из-за сломанного бедра по-прежнему была прикована к креслу. Со своего удобного места во главе стола она кивала и дремала, прихлебывала чай и пощелкивала зубами, встречая одинаковой невинной улыбкой каждую фразу, которую слышала.
– Он сказал, что стал мировым судьей, – повторила мисс Пайн, стараясь включить свою старую подругу в разговор.
Миссис Уйди приложила руку к здоровому уху:
– Что? Мореной бадьей?
– Мировым судьей! Капитан Карнок!
– С большой семьей? О Боже.
Она послала капитану ласковый дружеский взгляд.
– Судья! – закричала ей миссис Сороугуд. – Только что назначен! Будет заседать в следующем квартале!
– О, – сказала миссис Уйди, оживившись, – судья. Это интересно.
Ее подбородок опустился на грудь, она заснула. Мисс Уйди бросилась к матери и подхватила пустую чашку из ее руки, прежде чем та упала на пол.
– Мы все за вас очень рады, сэр – тихо сказала она, покраснев и вертя чашку в руках. – Я уверена, вы будете творить справедливость.
– Ну, спасибо за это, мисс Уйди, – прогудел капитан. Казалось, он был доволен и горд. – Я расцениваю это как честь и серьезную ответственность и собираюсь сделать все, что смогу.
– Нам теперь придется величать вас «ваша милость»? – шутя поинтересовалась миссис Сороугуд. Капитан откинул голову и засмеялся. Мисс Уйди не удержалась и засмеялась вместе с ним.
– С меня хватит и «капитана». Знаете, Вэнстоун носит парик, а я не собираюсь. Неудобная штука, я в нем буду выглядеть как последний болван. – Его выпуклые щеки стали бронзовыми. – О, я прошу прощения.
Старые дамы хихикали и покашливали, закрываясь рукавами и делая вид, что они глубоко шокированы. Но Энни подозревала, что им импонирует его грубоватость, мужская прямота, ворвавшаяся в их утонченную дамскую обстановку, как свежий воздух в комнату, слишком долго простоявшую закрытой.
Пробило четыре часа, время, когда все чаепития в Уикерли подходят к концу. Уже на пороге во время прощания Энни вспомнила свой давний разговор с Кристи: он уверял, что она ошибается, считая, будто жители деревни питают к ней уважение, но отказывают в подлинной сердечности. Теперь, увидев их новым взглядом, она больше не искала скрытого смысла в словах благодарности и признательности, которыми капитан Карнок и старые леди благодарили ее за компанию. Еще важнее было то, что она сама отбросила собственные предубеждения и начала свободно выражать свое хорошее отношение к этим людям. Не удивительно, что все они были довольны встречей, и от мисс Уйди поступило удивительно смелое предложение: она попросила Энни называть себя Джесси.
Прекрасно проведенный день, думала Энни, стоя на тропинке позади чахлого зимнего сада семейства Уйди. Только вот Кристи не пришел. Глупо беспокоиться о нем: целая дюжина церковных дел могла его задержать. Но ей его недоставало; она не видела его целых три дня. Она чувствовала себя выбитой из колеи, когда столько времени проходило между их встречами. Мысль о возвращении в Линтон-холл в наступающих сумерках тяготила ее. Нельзя ли этого избежать? Она решительно повернулась, зашелестев юбками, и пошла на запад, к дому викария.
Она направилась вверх по Главной улице, кивая и возвращая поклоны всем, кто приветствовал ее. Ее одетая в черное, одинокая фигура была теперь привычным зрелищем и, слава Богу, больше не вызывала любопытства. Она прошла ряд домов, здание муниципалитета, постоялый двор, дом доктора Гесселиуса. Приятный запах свежего пива приветствовал ее у открытой двери «Святого Георгия». Кузница Суона, центр деревенских сплетен, надежных, как газета, была переполнена обычной компанией местных глубоких умов и просто шалопаев. Сидевшие на скамьях поднялись, увидев ее; все снимали шляпы и кланялись ей, а Трэнтер Фокс, как ей показалось, подмигнул. Какой смешной человечек. Он ей нравился, и Кристи тоже, хотя он почти не бывал в церкви и любил порассуждать о том, какой он большой грешник.
Проходя мимо претенциозного, в стиле Тюдоров, дома мэра, Энни увидела, как открылась парадная дверь и Онория Вэнстоун вышла в сопровождении Лили Гесселиус. Как некстати, подумала Энни, замедляя шаг. Она собиралась пойти домой к Кристи, чтобы выяснить, где его черти носят, и ей не хотелось попусту тратить время, а в Уикерли, по ее мнению, не было никого, кто умел бы попусту тратить время лучше, чем Онория Вэнстоун.
– Леди д’Обрэ, какой приятный сюрприз! – воскликнула эта девица, едва завидев ее.
– Приятный сюрприз, – эхом повторила Лили, постоянная спутница Онории в последние дни.
Обе дамы дружно раскрыли зонтики, хотя зимнее солнце уже скользнуло за деревья, в серую дымку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111