Нет, на самом деле я, конечно, не жалею. Во-первых, это все равно ни к чему бы не привело. А во-вторых, несмотря на все случившееся, поверь, Сара, я считаю, что плакать не о чем. Ты, конечно, скажешь, что я сошла с ума, и ты скорее всего права, но я страстно любила его всей душой, – как же я могу об этом жалеть? Ты, конечно, скажешь, что он не стоил таких чувств, и будешь права, но теперь это уже не имеет значения. Я пережила свою любовь, все кончено, я изменилась и никогда уже не буду прежней. Мне остается лишь благодарить бога за то, что наша связь не имела никаких иных последствий, кроме моего разбитого сердца».
Да уж, в самом деле оставалось только благодарить бога! Саре нетрудно было вообразить, что напускная бравада Лорины, отдавшейся бессовестному, лицемерному подонку, сменилась бы совсем иными чувствами, если бы ее роман имел одно крохотное последствие. Она сложила письмо и откинулась на спинку кресла, глядя в окно на желтеющую листву китайского дерева гинкго. А ведь в каком-то смысле они с Лориной схожи, подумалось ей. Конечно, сама Сара была уже замужем и успела родить ребенка, но все это не имело значения. Если не углубляться в детали, она попала в объятия любовника, оставаясь, по сути, девственницей. Однако в отличие от подруги у нее бывали моменты – как вот сейчас, например, – когда она горько сожалела о своем опрометчивом поступке.
Каждое утро Сара просыпалась, захлебываясь в густом черном тумане, и спрашивала себя: «Откуда взялась эта тоска?» И всякий раз, когда она вспоминала, чернота сгущалась. Если бы не чувство долга, тоска поглотила бы ее целиком, но сознание ответственности брало свое: оно заставляло ее подниматься с постели и проживать день за днем, словно ничего не произошло. Только теперь – увы, слишком поздно! – она начала понимать, что ей бы не было так больно, если бы она не пошла к Алексу в тот роковой вечер.
Отдав ему свое тело и сердце, Сара как будто позволила втянуть себя в некую страшную машину, которая безжалостно и равнодушно перемалывала нервы, и плоть, и кости, и душу. И эта машина работала круглые сутки, не останавливаясь ни на секунду. Когда же все это кончится? Когда затянется и зарубцуется эта рана, когда перестанет ее терзать? Иметь возможность прожить хоть час, не вспоминая о нем, не переживая мучительную боль утраты, – воистину это было бы чудом. Наверняка настанет день (должен настать, никто не в состоянии выносить подобные мучения бесконечно), когда она сможет вспоминать о нем без боли, но до тех пор ей оставалось только терпеть.
Телефонный звонок оторвал ее от мрачных размышлений. Звонил Пэрин Мэттьюз, как всегда, энергичный и деловитый.
– Вы подготовили проект моей речи на совете общины, Сара?
– Да, я написала его еще вчера вечером.
– Вот и отлично.
В его голосе прозвучало легкое удивление, ничуть не польстившее Саре: он принимал ее расторопность как нечто само собой разумеющееся.
– Рад, что ваши светские обязанности на сей раз не помешали профессиональным. Когда же я его получу?
Сара обвела указательным пальцем черный кружок переговорного устройства.
– Я могу завезти его вам во вторник, – ответила она, – поскольку мне все равно надо будет приехать на урок истории. Или, если хотите, я перешлю его по почте, и тогда вы получите его в понедельник.
Пора бы ей уже было привыкнуть к его сарказму. Она даже не слишком сильно винила Пэрина за его бесцеремонные манеры. И все же Сара чувствовала себя обиженной: ведь когда-то они были друзьями.
– Да-да, пришлите его почтой. Кто знает, вдруг что-нибудь опять помешает вам приехать во вторник? Поход по магазинам или чаепитие.
– Черт возьми, – возмутилась Сара, – это несправедливо, Пэрин, и вы это знаете.
В трубке воцарилось молчание, потом послышался вздох. Но в этот день ей так и не суждено было узнать, что означал вздох Пэрина и был ли он предисловием к извинению, потому что в эту самую минуту у нее в ухе раздался громкий щелчок, а затем громоподобный голос Бена:
– Алло! Алло!
– Бен? Я…
– Сара? Живо положи трубку!
– Я разговариваю с…
– Положи трубку, я сказал, мне нужен телефон. Ты что, оглохла? У меня деловой разговор!
Бен швырнул трубку с таким грохотом, что Сара подскочила на месте. Вся пунцовая от смущения, она попыталась спасти свое лицо в глазах Пэрина.
– Прошу прощения, мне пора освободить аппарат. Бен сегодня работает дома, и ему…
– Ясно, – коротко ответил Пэрин. – Пришлите мне речь почтой, Сара. Спасибо вам за труды.
Он бросил трубку почти так же резко, как Бен. Сара едва не разрыдалась. Ей не хватало дружбы Пэрина. Не хватало Лорины. Но больше всего ей не хватало Алекса,
Сара нащупала платок и высморкалась, стараясь думать о Бене, чтобы отвлечься от запретной темы. Что-то с ним творилось неладное в последнее время. Потратив несколько недель на ссоры и уговоры, она наконец добилась от него разрешения договориться о визите к врачу. Осмотрев его, доктор никаких отклонений не нашел, но Сара была убеждена, что постоянное напряжение и чрезмерные нагрузки подрывают здоровье Бена. В чем именно состояли его затруднения, так и осталось для нее тайной: всякий раз, как она пыталась его расспросить, он начинал возмущаться, и дело кончалось ссорой. Деньги и беспорядки среди рабочих – вот и все, что ей удалось узнать.
К четвергу ситуация достигла критической точки, но Сара могла бы так и остаться в неведении относительно причин кризиса, если бы не прочла о них в пятницу в газете. Служащие пекарен, а многие из них принадлежали Бену, без предупреждения объявили забастовку, требуя сокращения рабочего дня, повышения заработной платы и улучшения условий труда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113