Свершилось чудо, и Хани оказалось свободной.
— Подойди сюда, хани!
Откуда ему известно ее имя? Девушка повернулась к своему спасителю.
Рот у него был окружен глубокими, как борозды, складками, а лоб разделял след от шляпы: выше следа кожа была бледной, а ниже — покрыта темным загаром. Мужчина был худ и строен, и Хани сразу отметила, что у него саблевидные ноги наездника. Первой ее мыслью было, что этот человек сошел с афиши, где красовался со «стетсоном» на голове и с «Мальборо» в зубах; правда, для афиш лицо было чересчур уж помятым. Цвет его коротких жестких волос был неопределенным — какая-то запыленная смесь блондина, шатена и рыжего. По виду ему можно было дать сорок с небольшим, хотя ореховые глаза выглядели на миллион лет.
— Откуда вы знаете мое имя? — спросила девушка.
— Я его не знаю.
— Вы назвали меня Хани.
— Так это и есть твое имя?
Глаза у него были добрые, и девушка кивнула:
— Хани Джейн Мун.
— Так вот оно что.
Хани ждала, что мужчина пройдется по поводу ее имени, но он стоял спокойно, ни о чем не спрашивая и просто позволяя себя рассмотреть. Хани понравилось, как он одет: старая джинсовая рубашка, неопределенного цвета брюки, ботинки — все удобное и изрядно поношенное.
— Подойди поближе, — произнес мужчина после небольшой паузы. — Заодно и с мыслями соберешься.
У Хани начала кружиться голова оттого, что она так долго кричала; у нее урчало в желудке, болели пальцы ног.
— Вот это другое дело, — сказала она, изо всех сил стараясь сохранить достоинство.
Когда он провел ее к нескольким стульям, за которыми находилось некое подобие экрана из светло-голубой бумаги, среди присутствующих раздался ропот, но Хани не обратила на него внимания.
— А не сесть ли нам прямо здесь, Хани? — предложил ее собеседник. — Если не возражаешь, я попрошу парней на время нашего разговора включить камеры.
Джентльмен по имени Росс шагнул вперед.
— Не вижу в этом никакой необходимости.
Спаситель Хани только бросил на него спокойный, холодный взгляд.
— Ты уже неделями занимался этим по-своему, Росс, — произнес он твердым голосом. — И мое терпение истощилось.
Хани подозрительно посмотрела на камеры:
— Зачем нужно включать эти камеры? Вы хотите, чтобы у меня были неприятности с полицией?
Мужчина усмехнулся:
— Полиция придет скорее за мной, чем за тобой, малышка!
— Неужели? С чего бы это?
— Давай-ка лучше я тебя немного поспрашиваю, ладно? — Он кивнул на стул, вовсе не заставляя садиться, а предоставляя ей право выбора. Хани внимательно посмотрела ему в глаза и, не обнаружив там ничего подозрительного, села.
Это было мудрое решение, поскольку ноги ее уже не держали.
— Не скажешь ли мне, сколько тебе лет?
Уже первый вопрос заставил Хани изрядно забеспокоиться. Она внимательно посмотрела на собеседника, стараясь угадать его намерения, но лицо оставалось непроницаемым, как сумка на «молнии».
— Шестнадцать, — призналась она наконец, к собственному удивлению.
— А выглядишь ты скорее лет на двенадцать-тринадцать.
— Я выгляжу мальчишкой, но я ведь не мальчик.
— Мне не кажется, что ты выглядишь мальчиком.
— Правда?
— Конечно. На мой взгляд, ты смышленая и шустрая малышка.
Прежде чем Хани успела спросить собеседника, не покровительствует ли он этим свиньям, сторонникам мужского шовинизма, ей был задан следующий вопрос:
— Откуда ты?
— Из Паксавачи-Каунти, штат Южная Каролина. Живу в парке развлечений на Серебряном озере. В этом парке находятся американские горки «Черный гром». Вы, должно быть, слышали о них. Это самые большие американские горки на всем Юге. А некоторые говорят, что и во всей стране.
— Да нет, кажется, о них я ничего не слышал.
— По правде говоря, может быть, я уже и не живу в парке. На прошлой неделе шериф велел нам убираться.
— Мне очень жаль это слышать.
Его сочувствие показалось Хани столь искренним, что она постепенно рассказала обо всем, что с ними произошло. Поскольку собеседник был так нетребователен и, казалось, деликатно оставлял ей возможность не отвечать на некоторые вопросы, Хани забыла и о находившихся рядом других людях, и о включенных камерах. Забросив ногу на ногу, она машинально потерла рукой болевшие пальцы ног и принялась рассказывать ему обо всем. Хани рассказала о смерти дядюшки Эрла, о «Бобби Ли» и предательстве мистера Диснея. Единственное, что она утаила, было психическое состояние Софи: Хани не хотелось, чтобы собеседник узнал, что в их семье была душевнобольная.
Немного погодя выяснилось, что пальцы ног болят уже не так сильно, но как только Хани начала описывать путешествие по стране, внутри у нее все вновь перевернулось.
— Вы видели мою сестру? — спросила она мужчину. Собеседник кивнул.
— И как вы все только могли не оценить ее достоинств? Как можно было с ней так обойтись? Как по-вашему, она красивая?
— Да, несомненно, она очень мила. Мне понятно, почему ты ею так гордишься.
— Конечно, горжусь! Она красива и мила и пришла сюда, несмотря на то что была напугана до полусмерти!
— Напугана до полусмерти — это еще мягко сказано, Хани. Она не могла даже усидеть перед камерой. Не каждый создан для карьеры на телевидении.
— Она бы все смогла сделать, — упрямо возразила Хани. — Люди могут все, если настроятся как следует.
— Тебе уже давно приходится пробиваться в жизни, размахивая кулаками, да?
— Я делаю то, что приходится.
— Ты говоришь так, словно нет никого, кто бы о тебе позаботился.
— А я сама о себе забочусь. И о семье тоже. Я собираюсь найти нам где-нибудь дом. Место, где мы все сможем быть вместе. И мы не станем рассчитывать на чью-то благотворительность!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147