Ударные «Крокодилы» с фырканьем пустили по нагорным лесам ракеты. Оставляя белые хвосты, ударили жалом по гуще деревьев. Загрохотала в лесу ударная волна, выбрасывая в воздух ошметки земли. Ми-8 приземлялись возле кромки леса. Десятки свежих тактических групп выкатывались на землю и бежали в лес. Пустобрюхие вертушки возвращались в небо и выписывали круги над лесом.
Снова зашли «Крокодилы» и повторили залп. Ми-8 старательно пропахивали лес пулеметами.
Неожиданно одна из вертушек покачнулась в воздухе, словно елочная игрушка от щелчка, качаясь по сторонам, стала стремительно снижаться.
— Черт! Попали!
Подраненный Ми-8 кое-как сел.
Мы подкатили на БТРе и видели все своими глазами.
Откуда-то из-за наших спин выскочила «таблетка» и ушла к вертолету. Переговоры по рации вспыхнули с новой силой.
— Летчика ранили, — сказал кто-то из офицеров. — Из пулемета долбили.
«Крокодилы», шваркая ракетами, обработали район, откуда стреляли.
В наш вертолет стали грузить раненых. Вертушка уже бешено крутила лопастями, желая поскорее убежать в небо.
— Давай, журналист! Тебе тоже пора! — хлопнул меня по плечу Валера. — И передай этим пидорам в Москве, что никакого мира нет!
Меня втащили за руки в салон. Вертушка тут же оторвалась от земли. Лязгнула настенная рама для пулемета. Как в голливудских фильмах про вьетнамскую войну, пулеметчик лупил в стену леса. Вертушка уходила все выше, а он, корректируя огонь, бешено стрелял по «зеленке».
Выскочил штурман и что-то заорал ему на ухо, показывая куда-то в сторону горных пиков. Пулемет переместился туда и стал бить по гребню. Наконец, вертушка отвалила в сторону и ухнула в тартарары глубокого ущелья. Потом очухалась, пришла в себя и, виляя, устремилась на Ханкалу. Раненые солдаты в мокрых разводах грязи и крови молча смотрели вниз, на ту смертельную круговерть, откуда их только что вытащили.
* * *
На Ханкале уже садились одна за другой вертушки. Мельтешили носилки. «Таблетки» принимали раненых и откатывали по госпиталям.
Доставали убитых, завернутых в черную пленку. Прапорщик медслужбы монотонно читает по списку:
— Рядовой Самойлов, сержант Копылов, сержант Рябов, рядовой Эсенбаев, прапорщик Мятов.
— Стой, — приказывает стоящий поодаль полковник. Его глаза впиваются в черный мешок. Полковник открывает лицо покойного и вдруг как-то беспомощно произносит: — Уй, бля! Ваня! Ваня!..
Мне становится жутко и неловко одновременно. Будто я случайно оказался на чужих похоронах. Я иду к выезду с Ханкалы. Надо ловить машину до Грозного.
В голове у меня стучит голос полковника: «Ваня! Ваня! Ваня!»
* * *
У нужного мне дома на площади «Трех дураков» жизнь кипит с новой силой. Со стороны дома переговоров миссии ОБСЕ несутся машины с боевиками. Автомобили непрерывно гудят. Трещат на ветру зеленые флаги с волком. Выставив радостные лица из окон, боевики шквальным огнем расстреливают небо. Процессия уносится в лабиринт разбитых улиц. Эхо «праздничных» выстрелов еще долго шарахается по развалинам домов и прыгает по дорожным ухабам.
— Выиграли, значит, — говорит таксист. — Победу празднуют.
По его тону я так и не понял, доволен он этим или не очень.
7
Мы с Колчиным вернулись в Москву, отписались и сели в редакционном баре покалякать за жисть. Барменша с волосами, крашенными под платину, налила нам почтительно коньяку. Слушала исподтишка, как мы с Сашкой делились впечатлениями о поездке и комментировали новости, которые показывал телевизор над стойкой.
Не каждый день ведь встретишь идиотов, которым не сидится в мирной жизни. Их обычно показывают только по «Новостям».
Мимо бара прошествовал главный редактор. Глазки шарили по встречным сотрудникам редакции. Главный изредка здоровался с кем-нибудь, достойным его ранга. Но явно искал, к кому бы придраться. За ним семенила на звонких каблучках секретарша Юля. Завидел нас с Колчиным, таких загорелых, расслабленных, жмурящихся от хорошего коньяка с лимоном.
— Это что же такое! Отдыхают тут, на югах загорают, веселятся, в баре сидят! А работать кто будет? А? Где ваши статьи, бездельники? Минус пятьдесят процентов зарплаты обоим!
Вынеся приговор, размашисто зашагал к себе в кабинет.
Секретарша Юля раскрыла уже приготовленный журнал для распоряжений, кондуит этакий. Бойко записала. Лицо — железная маска безучастности: «Ничего личного! Я только выполняю приказы!»
Мы с Колчиным в полном недоумении уставились друг на друга. Потом на барменшу, приглашая ее в свидетели приключившейся несправедливости. Но та демонстративно уставилась в телевизор.
Мы уже знали, что главный редактор днем ранее вернулся из Африки, где с дробовиком браво охотился на безоружных слонов. Ему, наверное, претила сама мысль о том, что кто-то в его газете может отдыхать, кроме него самого. Или охота не задалась? Дробовик осечку дал?
— Ну-ка, погоди пока тут! — Колчин бросил остатки коньяка в горло и побежал догонять главного.
Я заказал еще две порции и уставился в телевизор. Там бойко рассказывали о конце войны в Чечне. О перемирии, о выводе войск и прочей чепухе.
Рядом возникла Вика Лихолит, кивнула на рюмки:
— Все пьете?
— Ага. Дать бы нам по губам, чтобы руки отсохли, — сымпровизировал я.
— Куда теперь будешь ездить, адреналинщик? Война-то кончилась.
После истории с исмаилитами Вика меня почему-то жутко невзлюбила. Причем невзлюбила сразу же по приезде в Москву. Ей втемяшилось в голову, что наши отношения надо срочно порвать, поскольку я всегда попадаю в жуткие переделки. Но главное, из-за этих моих приключений страдают все, кто находится рядом со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71