Я – из рода Хранителей, как Арон-плотник – из рода древоделов, например, а Исав-кузнец – из рода кузнецов. Так было, так есть и так будет, Бегун. Это – судьба, она неизменна. Сказано в Книге Пути: «Никогда не сворачивай со своего Пути, ибо он – единственно верный, потому что предназначен тебе Сущим, а иные лишь пересекаются с ним и ведут в чужое Никуда».
– Но и по ним кто-то должен идти, раз они существуют. – Чернов не утерпел, откомментировал неведомую Книгу Пути. – Что ж получается: эти «кто-то» изначально идут в чужое Никуда? Или оно для тебя чужое, а для них – своё? Особенно если учесть, что Путь – это судьба. Так?
– Да, Путь – это судьба, ты верно понял. Но судьбу каждому определил Сущий. Изменить её значит пойти против Него или, если хочешь, против своего предназначения в жизни. Иначе – сломать судьбу, И не только собственную, но всего рода.
– Выходит, я – Бегун из рода Бегунов? Экая новость для меня, однако!
Кармель-Хранитель не услышал иронии – не захотел или не сумел. Сказал испуганно:
– Что ты говоришь? Опомнись! Ты – один. Ты – на все времена. Нет других Бегунов! Нет такого рода…
Спорить с мифом – последнее дело, понимал Чернов. Плюс – жрать хотелось и всё-таки выпить. Но не удержался, вякнул:
– Но родители-то у меня были, а, Кармель? Отец, мать… И я знаю точно, что они – не Бегуны…
Он вспомнил маму-покойницу, которая, ещё живая, здоровая, весёлая, с великим неодобрением относилась к его увлечению спортом. Отец – тот гордился сыном, хвастался его успехами, хотя сам в своей жизни даже на велосипеде не выучился кататься. А мама утверждала:
– Спорт – занятие для умственно отсталых. Вот ты, Игорь, троечник, поэтому ищешь компенсацию в спорте. Это слабость.
Даже потом, когда начались «сладкие взрывы» и с гуманитарными дисциплинами у Чернова всё с ходу стало тип-топ, мама не переменила мнения, хотя категоричность её заметно ослабла…
– Они и не могли быть Бегунами, – влез Кармель в воспоминания Чернова. – Их судьба крылась лишь в том, чтобы родить и вырастить Бегуна.
– Одного на все времена?
– Ты же один. – Кармель был несокрушим. – Ты уже приходил в наш мир, и теперь ты пришёл опять. И как знать, может, будешь приходить вновь и вновь. Твои Пути многообразны и путаны.
Стих про попа и собаку, безнадёжно подумал Чернов. Разговор надоедал, поскольку был непонятен и тёмен. Выяснять подробности – на это нужно время и желание. Не исключено, понимал Чернов, время найдётся. Не исключено, с грустью сознавал он, времени в этом мире у него будет навалом. Тогда глядишь – и желание появится. Куда он денется? Чтобы жить, надо знать всё о месте, в котором предстоит жить. Аксиома.
– Говоришь, вино, мясо и зелень? – спросил он преувеличенно бодро, как, быть может, и положено Бегуну-на-все-времена. – Угощай, Хранитель. Бегун голоден и устал…
Мясом называлась баранина, суховатая и жёсткая, а главное, холодная. Чернов не знал, есть ли в доме Кармеля хоть какое-нибудь нагревательное устройство – очаг там или печь, но либо такового вообще не наличествовало, либо отсутствие в его жизни женщин сделало Хранителя неприхотливым, как тот баран, что попал им на стол. Мясо и мясо – чего от него требовать! Чай, не баре – всякий раз огонь разводить, когда жрать вздумается… Зато вино оказалось лёгким и ясным – молодым, пилось хорошо, и послевкусие от него оставалось отчётливым, длинным и приятным, даже глиняные чашки его не портили. Ели из тоже глиняных, глубоких тарелок, ели руками – не было ни вилок, ни ножей. Видела бы сейчас Чернова его бывшая супружница – не преминула бы уязвить: мол, сбылась мечта идиота. Выросший во вполне интеллигентной семье, Чернов между тем всегда был не прочь порубать хлеб с колбаской на газетке и запить всё из горла – будь то напиток «Буратино» (в детстве) или пиво (в зрелости, на исходе спортивной карьеры и далее), а не разводить haut cuisine не по делу. Так что аскетизм трапезы не вызвал у Чернова ничего негативного: поели, расслабились, Кармель еду унёс, а вино, наоборот, донёс, – откуда-то из глубин дома. Сказал:
– Солнце пошло на закат. Скоро спадёт жара.
– И что будет? – лениво поинтересовался Чернов.
Напускной ленью, дурацким цинизмом, наглостью даже – всем этим он гнал от себя, давил страшненькую вообще-то мыслишку, которая как оформилась в башке, так её и не покидала: он здесь надолго, пути назад нет. То есть, может, и есть, обязательно где-то есть, но искать его – жизни не хватит. Как там в Книге Пути: «Никогда не сворачивай со своего пути…» Ну, во-первых, его ли, Чернова, этот путь, на который он попал отнюдь не по собственному желанию? А во-вторых, куда он приведёт, если не сворачивать, вернее – не поворачивать вспять?..
Как ни хорохорился, а страшно было.
И Кармель, не ответив на вопрос, вдруг сказал – тихо и проникновенно:
– Тебе сейчас плохо. Страшно. Так и должно быть, Бегун.
Ах, это каким-то Сущим данное Знание! Или со строчной буквы: знание людей! И ведь опять попал в точку, Хранитель грёбаный…
– Что должно? – И не хотел, а прорвалась грубость. Но Кармель не обратил внимания.
– Ты не помнишь тех Путей, которые были у тебя до сего дня. Это мучает тебя. Именно это, хотя ты сам не осознаёшь – что. Но ты и не можешь их помнить. Так сказано в Книге Пути.
– Что сказано?
– «И только у Бегуна не один путь, а много всяких, и много ему придётся узнать, но он никогда не будет помнить пройдённого, но всегда станет ждать пути впередилежащего и готовиться к нему как к единственному, то есть первому и последнему. Такова судьба Бегуна, пока эта судьба – его».
– И что эта белиберда означает?
– Это Книга, – обиженно сказал Кармель:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132