Минут через двадцать я остановился передохнуть, стереть пот со лба, отмахаться от назойливых мух, а заодно и посмотреть на результаты. А они впечатляли — вслед за мной тянулась настоящая просека. Пребывая в трудовом экстазе, я даже раскроил две плоские базальтовые плиты, выступавшие из-под земли.
— Кажется, это остатки древней дороги. Но почему их так мало? — задался вопросом Таниус, который вышел на косьбу, облачившись с головы до пят в бронированную спецодежду, — ему, по причине практически полной неуязвимости от колючек, я поручил оттаскивать подальше «накошенное» мною.
— А вы шагов десять вверх прорубитесь! — крикнул с пригорка кашеваривший, то бишь бездельничавший Штырь. — Там какие-то прогалы видны! Не смотрите на меня такими обреченными глазами и не опускайте рук, господа трудяги, — работа любит упорных!
— И не совестно тебе с верхотуры наблюдать, лодырь ты разэтакий?! Мы тут вкалываем, себя не жалея, а тебя небось там и мошкара не кусает, и ветерок обдувает! — возмущенно заорал я. Терпеть ненавижу такой расклад, когда я честно тружусь, а кто-нибудь на это снисходительно смотрит и вдобавок пристает со своими умными советами.
— Так ведь кушать вы все любите! А из вас кто-нибудь готовить умеет? Вот то-то же, — легко парировал мою эскападу Штырь, и мне на это было совершенно нечего возразить.
Малек оказался прав и в другом — если бы не его указания, то остатков забытого тракта мы бы никогда не нашли, он был проложен несколько выше ручья, вдоль которого мы прорубались сначала, и плиты скатились оттуда по склону. Произраставший прямо на оплывшей и изломанной дороге кустарник ничем не отличался от того, что был внизу, но теснился заметно реже, да и насекомые здесь от нас отстали. А вскоре мой зоркий глаз отметил трухлявые пеньки некогда срубленных акаций. Это и было знаком, ясно говорящим о том, что мы по-прежнему идем по следу мирроновского диверсионного отряда.
Два дня мы, используя пробивную мощь Серебристой Луны, от рассвета до заката прорубались через заросли к выходу из ущелья. Работа была изнурительной — я натер себе мозоли на руках, Таниус — на ногах, а Штырь, наверное, на языке, но все мы стойко держались, не подавая виду. Спал я как убитый, но просыпался все таким же уставшим, разбитым и вдобавок с больной головой и слабой, но постоянной тошнотой. Может быть, сказывалась дневная жара, может — гнилые испарения раскинувшегося внизу болота, а может — излучение багрово-черного светила, все так же размеренно и спокойно ползавшего по небу, как будто бы с ним ничего и не происходило.
Загадочный сон с Белым Странником был явлен нам еще дважды, но в обоих случаях это было всего лишь точное повторение первого послания. Каждый из нас определенно что-то решил для себя, а вслух соглашались, что действовать придется по обстоятельствам. И еще одно. Никто этого не говорил вслух, но все понимали: в этом мире от нас уже ничего не зависит, и единственное, что еще в нашей воле, — достойно умереть. У меня иногда возникало ощущение щепки, унесенной бурным водным потоком. Как может щепка повлиять на течение реки? Единственным образом — утонуть.
Грядущее выглядело достаточно мрачно, и обсуждать эту тему никому не хотелось. Наоборот — мы старались держаться бодро и сохранять присутствие духа. Даже мне, большому любителю разгадывать всяческие тайны, вскоре надоело ломать голову над происхождением сна — на первый план вылезала повседневная рутина.
Так, например, клинку Вознесения срочно требовался какой-то чехол — таскать его просто на плече было чрезвычайно опасно как для окружающих, так и для собственной одежды. Внимательно осмотрев старые ножны Регисты, я понял, почему раньше меч их не резал, — внутри ножны были выложены ее длинными каштановыми волосами, являвшимися для меча частью хозяина.
К сожалению, для меня такой вариант являлся неприемлемым — мои собственные космы были не длиннее пальца, а усы и бороду, согласно старому армейскому уставу, но вопреки древнему горскому укладу, я начисто сбривал. Естественно, все сожаления по поводу собственной чистоплотности оказались сильно запоздавшими.
Тем не менее нужно было что-то придумать. Какие еще части человеческого тела можно оторвать от него без видимого ущерба? Ногти? Маловаты будут. Зубы? Э-э нет, так не пойдет! Может быть, слюна?
Поплевав на обрывок ткани, я попробовал его на лезвии. Увы, тряпочка была разрезана, хотя и с некоторым трудом, но это означало, что мыслю я в правильном направлении. Может, попробовать кое-что другое…
Но все остальные попытки так же не увенчались успехом.
Оставалась последняя попытка — моя жизненная сила (я имею в виду кровь, а вы что подумали?). В народе бытует устойчивое мнение, что человеческая душа живет именно в кровушке. Уж если это не поможет, тогда придется пару лет не стричься…
Ура! Пропитанную моей кровью ниточку от перчатки клинок не разрезал, хотя в пальцах она порвалась с легкостью. Итак, решение найдено, и материал для внутреннего чехла уже имеется. Как вы помните, неделю назад в последней схватке с Бледной Тенью в пустынной крепости я был ранен в руку. Благодаря плотной перевязке и целебным мазям Штыря та царапина быстро зажила, и сейчас на мне уже другая рубашка, а предыдущая, порванная на бинты и залитая кровью, стоически ожидала своей окончательной кончины на самом дне моего мешка. Но судьба ее сложилась совершенно невероятно — и вот уже простая горская рубашка, ожидавшая раскроя на тряпочки для повседневных надобностей, становится вместилищем величайшего в мире артефакта.
А с внешней оболочкой было еще проще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166