Во всяком случае, вид у жирдяя был такой, словно его вот-вот хватит удар. Отойдя от шока, он бочком-бочком отполз в кухню и выходить оттуда явно не собирался, зато направил «на переговоры» свою дочуру.
— Чего изволите, добрые господа? — звонко прощебетала лна, приседая в изящном реверансе. — Все, что у нас есть, — к вашим услугам.
— Усе-усе, голубица моя? — ласково, ей в тон, пропел Трейсин.
Мне совсем не понравилось, как он смотрел на Лотту, с умильной улыбкой и сладострастным огоньком в глазах Честное слово, был бы я ее папашей, засадил бы этому кобелю промеж глаз, чем под руку придется. Но я ограничился тем, что незаметно тяпнул каблуком по ноге Трейсину так что у того слезы из глаз брызнули. Узрев мои насупленные брови, он сразу усек, как не надо глядеть на четырнадцатилетнюю девушку, может быть, еще не расставшуюся со своими куклами.
— Даже и думать забудь, — тихо прошипел я, а Лотте ответил: — Сделайте из этого обормота хотя бы подобие человека и накормите, сколько влезет, а то ему с голодухи постоянно всяческие глупости в голову лезут.
— Все будет в лучшем виде: парная баня с травами, цирюльня с благовониями, обед на серебре… — перечисляла Лотта, загибая тонкие пальчики. Я согласно кивал (мне-то что, деньги-то ведь не мои — казенные!) и безмятежно смотрел, как округляются глаза Трейсина.
— Какие благовония, какое там серебро! Зачем? — взвыл встревоженный торговец, с ужасом сообразивший, во что нам обойдется его содержание и как ему это потом отрабатывать. — Усе — по-скромному, по самой масенькой цене!
— Как скажете… — фыркнула Лотта, задорно подмигнула мне и юлой унеслась на кухню. Ух, натуральная вертихвостка, но деловитостью — вся в отца. Все, что требовалось, было приготовлено быстро и качественно. Умница девочка, далеко пойдешь!
Трейсина увели «на реставрацию» в задние комнаты, а я тем временем заметил, что с другой стороны зала к нам осторожно пробирается «герой» минувшей битвы в таверне — тот самый купец-гигант. Сейчас он смахивал на мумию — вся голова была перебинтована, при этом он сильно хромал и держался за отбитую руку. Штырь потянулся было к кинжалам, но я остановил его — купец был настроен на мирный лад.
— Вы уж мене звиняйте, добры господари, — виновато загундел здоровяк. — Перегон проклятущий башку смутил да руки развязал. Да еще эти чужаки подзуживали, дескать, за— j валишь офицера — сотню тебе, и сразу в горсть золота отсыпали. Туточки я и раскатал губу, звиняйте опять же… А щас глядь, злато-то вовсе и не злато, а свинец поганый. Вот паскуды-то, из-за свинца чуть невинного людину не забил. Покорнейше простить прошу…
— А кто тебя на лихое дело подбивал? — спросил я. — Вспомни их, кто такие, откуда, может, приметы особые имели?
— Так не помню я их лики! Говорю же, жуть как пьяный был. А тарабарили по-нашенски, зеленодольски, хотя и зело коряво. И хоть с бандюками не схожи ни по облику, ни по языку, но чуял я — людины они страсть опасные. Занятно, что с этими душегубами монась обретался. И, видать, монась не простой, я такого гладкого да складного говора давно не слыхивал, и всяко его слово прямиком в душу западает. Так вот у него четки в руке были, дивные такие, — из кораллов, кажись…
Из дальнейшей беседы выяснилось, что Портавель, так звали купца, хоть и родом из Эштры, но не коренной ее обитатель, а из среды беженцев, и что торговля ему не по наследству перешла, а он сам вкалывал денно и нощно, чтобы накопить на товар и попытать счастья в дальних странах. Несколько ходок прошли удачно, он даже подумывал открыть свою лавку в столице. И тут такая оказия случилась — сиди на границе и жди, пока конкуренты тебя разорят. Портавель рвался домой, но так же, как и другие купцы, предпочитал томительное ожидание в Эсвистранне бандитской стреле в зеленодольском лесу,
Спустя час пред наши очи представили отмытого, постриженного и обожравшегося до икоты Трейсина. Теперь он стал немного более походить на купца, чем на бродягу-алкаша. В его разговоре появились привычные для торгового сословия основательность и деловитость. И, как бы это помягче сказать… рачительность. При расчете за услуги и обед Трейсин спорил так громко и отчаянно, будто эти деньги были его собственные, причем последние. Ну что же, и такой человек может иногда оказаться полезным. Еще через час к месту встречи у городских конюшен прибыл Таниус, взвинченный и раздосадованный.
— Эсвистраннский наместник-прохвост согласился выделить нам в сопровождение лишь три десятка солдат из городской когорты. Уперся, как баран, хотя я тряс у него перед носом королевской грамотой «Во имя и от имени…» — мол король далеко, а бандиты — за рекой. С ним мы потом разберемся, а сейчас — отправляемся к границе, солдаты уже ждут нас у северных ворот. Тридцать мечей — все же немалая сила. Трейсина посадили на мою запасную лошадь. В седле он держался еще хуже, чем я, и судорожно цеплялся за уздечку здоровой рукой. Так мы и зарысили потихоньку к северным воротам Эсвистранна, где нас ожидала малоприятная новость. Оказалось, что наместник не только туп, как обух топора, но и считать умеет неважно — у ворот нас ждали не три десятка бойцов, а всего лишь два. И уж отдали, что называется, самых последних, коих не жалко потерять, — пользы от них чуть, а коли сгинут, глядишь, и платить меньше придется, и кормить не надо.
Таниус при виде этого жалкого «войска» почернел, словно грозовая туча, но ничего не сказал, потому что ему сообщили еще одну неприятную новость: несостоявшиеся убийцы покинули город лишь пару часов назад, так что засада на тракте была вполне вероятна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166