Создалась ситуация, которую можно было назвать «звездным часом» разведки, потому что все зависело только от ее эффективности. Это касалось обеих сторон. Американцы летали над Кубой на У-2 и фотографировали строительные и монтажные работы. В Москве сидел Олег Пеньковский и через посредников переправлял катушки пленок в Вашингтон. Таким образом, в США точно знали о типе оружия русских. По-видимому, это было одним из самых престижных дел ЦРУ. И не оставалось никаких сомнений, что новое оружие на Кубе представляло огромную угрозу восточному побережью США.
Весь информационный аппарат Центра заработал с высочайшим напряжением сил. Вопрос, на который требовался скорейший ответ, звучал так: какой будет реакция США?
Частокол ракет – прямо под боком противника. Почему в Советском Союзе вообще приняли такое фантастическое решение? Это не соответствовало практике действий, предпринимаемых до сих пор. Что за всем этим крылось? Веннерстрем не переставал ломать голову. В то, что акция направлена только на поддержку единственного в западном полушарии социалистического режима, он не верил. Другая, гораздо большая цель должна была лежать в основе – и, кажется, со временем Стиг понял ее.
С конца сороковых годов высочайшим приоритетом Советского Союза было развитие стратегического ракетного оружия. И теперь, очевидно, считали, что цель – равновесие сил – достигнута, то есть США могли быть так же сметены с лица земли, как и Советский Союз. Кубинский кризис был актом преднамеренного риска, понуждающего к обоюдному признанию баланса сил, который отныне должен был определять будущую политику обеих великих держав. Это привело Веннерстрема к заключению, что кубинский кризис стал финалом «холодной войны».
С этими мыслями он и стремился раздобыть информацию для необходимого Москве большого разведывательного обзора. В МИДе никто не знал, чем занимается Стиг в уединении на Фредсгатан, никто не спрашивал о нем и не интересовался им до тех пор, пока он не появлялся на совещаниях и не клал на стол требуемую справку. Поэтому была возможность в тишине и покое целиком сосредоточиться на кубинском кризисе, в результате чего удавалось предоставлять Центру то, что больше всего ценилось в критических ситуациях «холодной войны»: упреждающую информацию. Этим Веннерстрем по праву мог гордиться. В частности, информацией о морской блокаде Кубы – сообщение о ней Стиг отправил заранее, до того как решение вступило в силу.
Составляя донесение, агент использовал тайнопись, и тут, составляя тайнописное письмо, совершенно случайно совершил фатальную оплошность.
Собираясь зашифровать сообщение – его содержание было таким, что могло легко привести к автору и приходилось надеяться только на тайнопись, – Стиг по ошибке взял два листа бумаги вместо одного. Поэтому зашифрованный текст остался на нижнем листе в виде очень слабого, невидимого для глаза отпечатка. По какой-то причине после окончания работы он сжег только первый лист. Было это ошибкой или халатностью – одному Богу известно. Нижний листок так и остался в ящике стола среди неиспользованной бумаги. Оттуда он попал в руки СЭПО после задержания Веннерстрема в 1963 году. Каким-то химическим составом они проявили часть текста, который затем использовали в качестве улики.
В нем, кроме информационной составляющей донесения, упоминалось имя американского секретаря посольства, который был в то время резидентом ЦРУ в Стокгольме.
Передачи по радио прекратились с июля месяца. Это означало, что Петра Павловича нет в Москве и он недосягаем. Поступали только обычные позывные, после которых слышался сигнал окончания передачи: значит, для Стига снова ничего нет. Почему в такое критическое время Петра не оказалось в Москве? Ответ напрашивался один: конечно, он на Кубе со специальным поручением. В октябре кризис достиг своей кульминации и начал затихать, а через месяц возобновились радиосообщения. Агент сделал вывод, что Петр вернулся домой.
Увиденный в Париже суперсовременный радиоприемник «Халикрафтер» он, в конце концов, приобрел. Делать из этого тайну, разумеется, было невозможно. Интересующимся Веннерстрем рассказывал о занимательных сеансах связи радиолюбителей, которые он прослушивал на созданном специально для них приемнике. Однажды Стиг разговорился по телефону с одним радиолюбителем и попросил у него совета по поводу антенны. Это было в сентябре 1962 года, и, благодаря прослушиванию, СЭПО узнало о приемнике. Впрочем, новоявленный радиолюбитель упоминал о нем по телефону и позже, в разговорах с другими людьми.
«Халикрафтер» был одним из промахов, ускоривших падение. Контрразведка отнеслась к приобретению приемника весьма подозрительно. Она зашла так далеко, что установила возле дома агента контролирующую аппаратуру с целью перехвата радиопередач. Но и это не дало желаемых результатов. Никакого передатчика не было, так как мысль о нем так и не реализовалась. При аресте, во время обыска виллы, СЭПО обнаружило на территории мачту для флага, сделанную из легкого металла. Ее специально повалили, чтобы убедиться, нет ли внутри чего-нибудь, имеющего отношение к радиопередачам. Там не оказалось ничего, кроме ржавчины.
В сентябре произошло еще одно значительное событие. Ушел со своего поста министр иностранных дел Остен Унден, и ему на смену пришел Торстен Нильссон. Вначале он не знал о подозрениях относительно Веннерстрема. Лишь в декабре, узнав, что предполагается установка двойного телефона в его жилом доме и служебном кабинете, он, если верить прессе, улыбнулся и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92