– А в Дачжае используют химические удобрения? – продолжал допытываться забулдыга.
– Это же образец, красное знамя для всей страны! Конечно, государство их снабжает. – Ван Цюшэ не мог понять, чем вызван такой странный вопрос. – А вообще-то они полагаются в основном на собственные силы…
– Я посчитал, что если каждый день туда приезжают хотя бы десять тысяч человек и каждый из них сходит в нужник, то одного этого добра хватит, чтобы удобрить восемьсот, а то и девятьсот му земли. Никаких химических удобрений не нужно!
Слова забулдыги вызвали всеобщий хохот. Ван Цюшэ посерьезнел и хотел было задать головомойку этому прохвосту с хорошим происхождением, но путаной идеологией, как вошел Ли Маньгэн. Во время движения «четырех чисток» его чуть не исключили из партии за то, что он прятал деньги новой кулачки Ху Юйинь, но поскольку он сам сдал эти деньги рабочей группе, признал свои ошибки и вел себя хорошо, его помиловали и только понизили в секретари правления объединенной бригады.
– А, секретарь Ли! Что же ты так поздно? От женушки не можешь оторваться? Еще немного, и пришлось бы за тобой посылать! – не вставая, важно произнес раскрасневшийся Ван Цюшэ, указал гостю на табуретку возле себя и налил ему водки. – Ну, что произошло в селе за тот месяц с лишним, пока я ездил на север?
Ли Маньгэн всегда презирал Ван Цюшэ, тем более было неприятно стать его подчиненным, но он не мог выйти из кадровых работников, потому что уже больше десяти лет после демобилизации ничем другим не занимался, да и семью нужно было кормить. Он вкратце доложил Вану обо всей работе объединенной бригады за этот месяц, в первую очередь о ежедневных зачитываниях статей Мао Цзэдуна, о том, сколько членов коммуны могут наизусть произнести «три главные статьи», сколько «высочайших указаний» вывешено на улицах, сколько «славных обликов» нарисовано.
– Но я тут обнаружил путаницу в идеологии некоторых товарищей! – строго взглянул на него Ван Цюшэ. – Недостаточное внимание уделяется политике! Только что один товарищ сравнил мое путешествие на север с паломничеством Танского монаха на запад, разве это не возмутительно? Еще один заявил, что в образцовых коммунах не нужны химические удобрения, потому что туда ежедневно приезжают тысячи человек и оставляют вполне достаточно естественных удобрений в нужниках. Разве это не смешно? Хотя оба эти заявления прозвучали из уст бедняков и бедных середняков, не стоят ли за ними вредители и классовые враги? Это новая тенденция в классовой борьбе! Если мы не победим классовых врагов, то они победят нас.
Ли Маньгэну приходилось кивать после каждой фразы, которую произносил Ван Цюшэ, а остальные либо тоже кивали, либо улыбались одними глазами.
– Товарищ Ван, какой драгоценный опыт ты привез из своей поездки? – вставил наконец Ли Маньгэн, не в силах больше выслушивать заклинания Ван Цюшэ о классовой борьбе.
– Какой опыт? Очень богатый, на несколько поколений хватит! И среди этого опыта есть вещи, которых вы никогда в жизни не видали. Если я вам не открою глаза, вы такого и во сне не увидите! – Ван Цюшэ снова отхлебнул бататовой водки.
– О, товарищ Ван, расскажите скорей! – Ли Маньгэн тоже поднял свою чашку и сунул в рот арахис.
– Это целый обряд. Называется «три верности и четыре безграничности»! Вот как он начинается. – Ван Цюшэ возбужденно встал, вынул из кармана красный цитатник, крепко прижал его к груди и, устремив горящие глаза вперед, как будто погрузился в волшебный мир; казалось, вокруг его головы возник ореол… – На севере очень много опыта, но самый главный – в выдвижении политики на первое место. Утром и вечером постоянно совершаются еще два обряда, они называются «утром испросить указания» и «вечером доложить об исполнении». Их совершают везде: в учреждениях, школах, поездах, машинах…
Все сидевшие в комнате смотрели на Ван Цюшэ как завороженные. Такого горцы действительно никогда не видели и не слышали.
– Когда же ты собираешься рассказать об этом драгоценном опыте остальным кадровым работникам и революционным массам? – воодушевленно спросил Ли Маньгэн.
– Прямо сейчас, ночью! Революция не ждет. На этот раз я не хочу устраивать собрания сначала для кадровых работников, а лишь потом для масс… – Ван Цюшэ по-прежнему сипел, но уже давал распоряжения Ли Маньгэну: – Старина Ли, иди в радиоузел и сообщи, чтобы все немедленно собрались на базарной площади, да обязательно с красными книжечками. Вредители и их родственники не участвуют!
– Ты ведь устал с дороги, да еще выпил. Не лучше ли в другой день? – явно не спешил Ли Маньгэн.
– Секретарь Ли! Политика важнее всего и прежде всего! Я буду выступать прямо сейчас! И не забудь сказать, чтобы все захватили красные книжечки! – строго повторил Ван Цюшэ, устремив взгляд на Ли Маньгэна.
Через час с небольшим на старой сцене базарной площади вновь висел яркий газовый фонарь. Под сценой чернело море голов, среди которого вспыхивали искры – это члены коммуны курили трубки, сигареты или самокрутки. За последние годы горцы уже привыкли подниматься по первому зову и в любой момент – будь то днем или ночью – участвовать во всевозможных собраниях, заседаниях, митингах, демонстрациях, искренних поддержках какой-нибудь передовой статьи или «новейших указаний»… Ван Цюшэ с группой кадровых работников объединенной бригады поднялись на сцену и уселись на поставленные там два ряда стульев – это был постоянный президиум объединенной бригады, а Ли Маньгэн, стоя под газовым фонарем, вызывал по одному начальников производственных бригад, чтобы они доложили, сколько подчиненных явилось на собрание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81