Передачи по радио и телевидению изобилуют сообщениями о сверхъестественных подвигах и чудовищной жестокости. Из истории я знал, что раньше люди не были ни столь храбры, ни столь порочны. Это всегда озадачивало меня. Находятся же у нас такие люди, как Мэлон, который в течение шести лет преспокойно прорывал подземный ход, чтобы в одно прекрасное утро взорвать банк в Нью-Джерси. А все из-за того, что его чем-то обидел полицейский, регулировавший уличное движение. Но, с другой стороны, у нас были и такие, как Джеймс Ревир, герой с потерпевшего бедствие парохода «Уайт Клауд». Работая официантом туристского класса, этот застенчивый и хворый на вид человек один вынес Из огня семьдесят шесть пассажиров. Снова и снова возвращаясь в бушующее пламя, обгоревший и ослепший, он выносил их на плечах, нащупывая дорогу своими искалеченными руками. Это верно. Когда людей слишком много, всегда можно найти такого, который с охотой сделает все что угодно. Таунтон действительно художник. Он постиг эту простую истину и использовал ее. А это означало, что я мог считать себя покойником. – Кэти, – подумал я, – моя Кэти!
Хриплый голос Таунтона прервал мои размышления. – Дошло до тебя? – спросил он. – Величественная картина. И главное в ней то, что я снова стану хозяином Венеры. А теперь начнем сначала, и ты выложишь мне все об агентстве Шокена. Все его маленькие тайны, его уязвимые места, ходы и выходы, кого из служащих можно купить, каков капитал фирмы и как со связями в Вашингтоне, – ну, да ты и сам знаешь, что меня интересует.
– Все равно я мертв и мне уже нечего терять, – подумал я и ответил:
– Нет.
Тогда один из людей Таунтона отрывисто бросил:
– Вот теперь он готов для Хеди, – и вышел из комнаты.
– Ты изучал древнейшую историю, Кортней, – сказал Таунтон. – Тебе, может, знакомо имя Гилля де Рэ. – Да, я знал это имя, и при одном его упоминании мне почудилось, будто мою голову медленно сжимают стальными обручами. – Все предыдущие поколения насчитывают примерно пять миллиардов человек, – небрежно продолжал Таунтон. – И все эти поколения дали миру лишь одного Гилля де Рэ, который тебе кажется Синей Бородой. Но в наши дни у нас их немало и есть из кого выбрать. Для особых дел из всех возможных вариантов я выбрал Хеди. Почему – сам увидишь.
Дверь отворилась, и на пороге появилась бледная, хилая девица с прямыми светлыми волосами. Ее тонкие, бескровные губы растянулись в идиотской улыбке. В руке она держала шприц с шестидюймовой иглой.
Я посмотрел ей в глаза и пронзительно закричал. Я не переставал кричать до тех пор, пока ее не увели и дверь за нею не закрылась. Воля моя была сломлена.
– Таунтон, – пролепетал я наконец, – прошу вас…
Он удобно откинулся на спинку стула:
– Выкладывай.
Я пытался, но ничего не вышло. Слова застревали в горле, память словно отшибло. Я даже не мог вспомнить, называется ли моя фирма «Фаулер Шокен» или «Шокен Фаулер».
Наконец Таунтон встал:
– Ладно, придется отложить, Кортней, пока ты не соберешься с мыслями. Мне и самому не мешает подкрепиться. – Его невольно передернуло, но он тут же снова молодцевато подтянулся.
– Советую вздремнуть, – сказал он и вышел нетвердой походкой.
Двое подручных Таунтона из комнаты допросов отвезли меня на тележке по коридору в карцер с тяжелой дверью. В царстве управляющих наступила ночь. В кабинетах, мимо которых меня провозили, было пусто, огни погашены, и лишь одинокий дежурный в конце коридора зевал за своим столом.
– Не снимете ли с меня кокон? – робко взмолился я. – А то я потом ни на что не буду годен.
– Не приказано, – отрезал один из подручных, и они захлопнули и заперли тяжелую дверь карцера. Я стал кататься по полу узкой камеры, стараясь наткнуться на что-нибудь острое и разорвать пластиковый кокон, но все было напрасно. Я извивался в невообразимых конвульсиях, катался и падал и наконец понял, что мне в этом коконе не подняться на ноги. Еще чуть-чуть теплилась слабая надежда на то, что для моей цели пригодилась бы дверная ручка, но она была от меня все равно что за тысячу миль.
Митчел Кортней, работник рекламы, Митчел Кортней, главная фигура в Отделе Венеры, Митчел Кортней – гроза «консов», этот самый Митчел Кортней беспомощно барахтался на полу карцера в плену у самого жульнического, бесчестного агентства, которое когда-либо позорило торговый мир, и единственной перспективой для него, кроме предательства, была, если повезет, быстрая смерть. Кэти по крайней мере ничего об этом не узнает. Будет думать, что я погиб, как дурак, на леднике, потому что стал ковыряться в батарейке, хотя ни черта в этом не смыслил…
Загремел ключ в замочной скважине – за мной пришли.
Но когда отворилась дверь, то, лежа на полу, я увидел не мужские брюки, а две тощие щиколотки, обтянутые нейлоном.
Это была Хеди. Хеди с ее шприцем.
Я попытался позвать на помощь, но когда она склонилась надо мной и я увидел ее горящие глаза, крик застрял у меня в горле. Вдруг я почувствовал, что у меня оторвали левую половину головы. Это ощущение длилось всего несколько секунд и растворилось потом в красном тумане беспамятства.
– Проснись, – требовала Хеди. – Я люблю тебя, проснись. – Мой правый локоть пронзила молния, я вскрикнул и отдернул руку. О, чудо, она двигалась… двигалась!
Игла шприца вонзилась мне в челюсть, ища, очевидно, тройничный нерв. В отчаянии я старался выбраться из красного тумана, готового снова поглотить меня. Теперь я мог двигать рукой, потому что Хеди шприцем прорвала пластиковый кокон. Она снова нацелилась, – и боль пронизала левую руку. Одно конвульсивное движение, – и эта рука тоже была свободна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62