Конь очень сопротивлялся, он не хотел входить в воду.
"И все равно, - думал мулло Махмуд, - я не жалею об этом. Я не радуюсь этому, но и не жалею. Я только не хочу, чтобы это продолжалось. Чтобы это продолжалось для меня и начиналось для этого толстого и смешного русского ориенталиста. Глупо думать о долге человеку, который всю жизнь не делал того, что нужно, и делал то, что не нужно. И все-таки - это теперь не желание, а долг".
Перед тем как переступить порог, Володя присел на глиняный пол, снял ботинки, с сомнением посмотрел на свои не слишком свежие носки и лишь затем вошел в комнату мулло Махмуда.
Обратив лицо к Мекке, мулло Махмуд произносил четвертую из пяти обязательных молитв - намози шом.
Не обращая внимания на замершего у порога Володю, стоя, подняв руки до уровня плечей, мулло сказал: аллах акбар - аллах превелик. Затем, вложив левую руку в правую, он прочел первую суру корана - фатиху. После этого он склонился так, что ладони коснулись колен, выпрямился, поднял руки и произнес:
- Аллах слушает того, кто воздает ему хвалу.
Володя подивился про себя легкости и даже грации, с какой старый мулло опустился на свой узкий молитвенный коврик, сначала став на колени, затем приложив к земле ладони и, наконец, распростершись так, что коснулся пола носом. "Это как зарядка, - подумал Володя. - Пять раз в день. Зимой и летом. Без выходных".
Мулло сначала вправо, а потом влево произнося традиционную формулу: "Да будет на вас приветствие и милосердие аллаха", не вставая с колен, присел на пятки и снова растянулся на коврике.
Володя молча, затаив дыхание замер у порога, но не уходил, так как мулло просил его прийти по поводу какого-то важного и срочного дела. Мулло Махмуд закончил молитву. Он провел руками по бороде, обернулся к Володе и предложил ему войти в комнату и сесть.
Володе показалось, что мулло смущен его приходом. И не потому, что мулло ничего не говорил о деле, по какому он пригласил Володю, - Володя уже привык к этому, а потому, что мулло был как-то особенно озабочен.
Он незаметно взглянул на часы. Прошло уже более часа с тех пор, как он пришел сюда, а они по-прежнему перебрасывались незначительными фразами о здоровье и погоде. Несколько раз он порывался уйти, но мулло снова и снова наливал ему в пиалу зеленый горьковатый ароматный чай.
- От чая нельзя отказываться, - без улыбки сказал мулло Махмуд. - Как говорил поэт Кози Курбон-хон:
Кто чай зеленый пить из пиалы не рад,
Того ни проза, ни стихи не вдохновят.
И Володя медленно жевал аджиль - фисташки, изюм и жареный горох и пил зеленый чай.
- Ва куллю гариб лильгариби насиб, - негромко, словно про себя, по-арабски сказал мулло Махмуд.
Володя насторожился. Это были известные стихи доисламского поэта Имру л-Кайса и обозначали они, что "всякий чужой для чужого родной". Сейчас в этих словах Володе почему-то послышалось что-то неприятное и угрожающее. Но он не удержался от того, чтобы не подчеркнуть своего знания стихов этого поэта, и сказал:
- Имру л-Кайс?
- Так, - подтвердил мулло Махмуд. - И вдруг спросил: - Вы с Давлятом Шариповым хорошо знакомы?
- Хорошо, - ответил Володя. - Мы с ним часто встречались... в одном доме.
- И вам нравится этот дом? - странно усмехнулся мулло.
- Нравится. Очень нравится, - повторил Володя, ожидая дальнейших расспросов, но мулло помолчал, а затем сказал неожиданно, тихо и медленно:
- Я хочу сделать вам один подарок. Я хочу, чтобы ценный предмет, полученный мною во зло, вы обратили в добро.
Он встал, вышел в переднюю комнату и вскоре вернулся оттуда с чем-то свернутым в трубку. Предчувствуя что-то особенно неожиданное и важное, Володя развернул пергамент и увидел перед собой лист куфического корана первого века хиджры. Он знал, что экземпляры такого корана насчитываются единицами во всем мире. Впервые в жизни он держал в руках этот большой лист пергамента с типичным старинным куфическим шрифтом. Наклон верхушек букв направо говорил о глубокой древности пергамента, о том, что он относится примерно к концу восьмого века, а в крайнем случае к началу девятого.
- Воистину, в ваших руках снова сверкает бесценное сокровище, по-арабски сказал Володя. - Я не вправе принять такой подарок... Но был бы очень вам признателен, если бы вы поведали мне о его происхождении.
- Именно за этим я вас и пригласил, - странно усмехнулся мулло. Этот пергамент не подделка. Это подлинник. И принадлежал он прежде Британскому музею.
- Вот уж действительно "и книги имеют свою судьбу"! - воскликнул огорошенный Володя. - Каким же образом попал этот лист из Англии в Таджикистан?
- Не удивляйтесь, - сказал мулло Махмуд. - Я сам его привез. Я не таджик. Я англичанин. Я сотрудник английской разведки. Я хочу, чтобы вы это знали.
Володя молчал. Он сидел на полу против мулло Махмуда, красный, потный, с выпученными глазами.
- Я ничего не понимаю, - сказал он наконец. - Вы не шутите? - Он надул щеки и поправил очки.
- Этим не шутят.
- И вы думаете, - сказал Володя по-русски, - что я буду молчать?.. Что я об этом никому не скажу? - все более волнуясь, перешел он на таджикский. - И поэтому подарили мне монету, а теперь лист куфического корана?..
- Нет. Я знаю, что ваша служба не позволит вам молчать.
- При чем здесь служба? И почему вообще вы сказали об этом мне? Вам нужно в милицию...
- И без милиции будет сделано все, что нужно. Сюда недаром приехал ваш коллега Шарипов.
- Вы ошиблись, - сказал Володя. - Я не работаю в разведке. И Шарипов, сколько мне известно, тоже. Он просто военный. Но должен вам сказать, что никогда не видел в лицо живого шпиона. И представлял себе их совсем другими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113