– Видимо, – начал де Ногаре, – мои свидетели не проинформировали меня о недавних служебных обязанностях обвиняемого, – Гюлимай уже полностью обрел контроль над собой, – но, даже если учитывать только что сказанное, все равно, не может быть сомнений в том, что шевалье де Фонтен в полной мере владел информацией о преступных событиях. Могу ли я напомнить почтенной аудитории, что нет более оскорбительного преступления, чем соблазн вассалом жены своего сюзерена. А если эта соблазненная женщина – член королевской семьи… Поэтому я считаю шевалье де Фонтена не менее виновным в преступных поступках, чем его друзей – братьев д'Олни.
Старый маршал вновь вскочил с места, стукнув кулаком по столу.
– А я считаю вас лжецом, мессир! Независимо от того, как умело вы громоздите одну ложь на другую!
Вкрадчивому голосу де Ногаре было далеко до возмущенного рева д'Орфевре. Король призвал всех к тишине, знаком подозвал инквизитора, и в ближайшем окружении короля началось обсуждение. Придворные старались говорить тихо, поэтому д'Орфевре лично не услышал ничего, о чем шептались король, де Ногаре и приближенные Его Величества. Мало того, что старый маршал сидел довольно далеко от короля, так был еще и немного глуховат – последствия контузии во время одного из боев. Но стоящий рядом молодой слуга обладал довольно неплохим слухом и передавал старому маршалу обрывки разговора.
Наконец совещание закончилось. Де Ногаре вернулся на свое место и приказал секретарям внести необходимые изменения в бумаги.
Теперь перед судом должны были предстать Николетт, Жанна и Бланш. Всю первую часть заседания они простояли на коленях перед возвышением, слыша каждое слово. Женщины обменялись взглядами, полными тревоги и отчаяния. Николетт хотелось кричать, кричать о своей загубленной жизни. Как могло все это случиться с ней, Жанной и Бланш? Какое преступление они совершили? Есть ли грех в их невинном флирте? Да и вообще в любви? Трубадуры воспевают любовь к прекрасным дамам, поэты слагают стихи. Возможно, их бунт был неумелым, возмущение – детским, пьесы – слишком обидны для двора… Но при чем здесь измена? Она невиновна. Возможно, Жанна и Бланш вели себя более легкомысленно, но Николетт ничего об этом не знала. И в глубине сердца верила, что такого быть не могло. Так же, как и она сама, ее невестки – жертвы хитрых сетей, раскинутых Изабеллой.
Раздался визгливый голос мужа Николетт:
– Пусть она умрет! – этот голос звучал громче, чем возмущенный ропот его братьев. У Николетт окончательно упало сердце. – Она запятнала мою честь! Она – шлюха и заслуживает смерти!
Николетт и не ожидала иного от своего жадного и жестокого мужа. Крики Луи напомнили ей об их брачной ночи, и Николетт вновь испытала ужас и отвращение.
– Смертный приговор требует очень серьезного разбирательства, – сказал епископ д'Энбо. Шарль, самый младший сын короля, муж Бланш, быстро согласился. Он был слишком молод, напуган. Его брат Филипп, супруг Жанны – несколькими годами старше – поддержал Шарля.
– Вы не бережете свою честь, братья! – вновь закричал Луи. – Наши жены предали нас! Вся Франция смеется! Они – шлюхи и заслуживают костра!
Слова Луи падали на Николетт, словно удары молота. Слезы заструились по щекам. Она начала молиться. Поскольку Николетт отказалась покаяться в грехах, ее лишили покровительства церкви. Но разве это имеет значение, если для нее ад наступил уже на земле? Николетт погрузилась в молитву.
– Благородно, очень благородно, когда ценят честь, Луи, – раздался голос Изабеллы. – Но нужно быть благоразумным. Если твою жену отправят на костер, ты потеряешь ее приданое, доходы с владений леди Бургундской.
Братья короля поддержали Изабеллу. Громче всех – монсеньор де Валуа, который уже просчитал многое: если жен не казнят, а отправят по тюрьмам, королевские сыновья не смогут зачать законных наследников. И тогда трон, о котором мечтал монсеньор, завоевать будет легче.
– Потеря значительных доходов – катастрофа для нашей казны, – внес свой голос де Мариньи. Он предложил заточить принцесс в монастырь до тех пор, пока дело не уляжется.
Но Изабелле эта мысль не показалась приемлемой.
– Монастырь – слишком мягкое наказание.
Луи, все еще пытающийся в самых резких выражениях обвинить свою жену, неожиданно закашлялся. Де Ногаре воспользовался этим моментом.
– Нужно заточить их в крепостных замках. И пусть они останутся узницами до тех пор, пока не смилостивится Господь.
– Да, – согласилась Изабелла. – Они согрешили, и никогда больше не должны пятнать королевскую честь!
– Нет! – воскликнул Луи. – Я отомщу!
– Успокойся, Луи, – приказал король. – Научись держать себя в руках. Мало кто будет уважать принца, не способного удержать в руках себя или свою жену. Ты был глупым мужем. По крайней мере сейчас веди себя разумно.
Де Ногаре ждал окончательного решения короля. Епископ, который побледнел при мысли, что ему придется поставить подпись под смертным приговором трем королевским невесткам, горячо поддержал предложение о заточении.
– Пусть будет так! – провозгласил король.
Де Ногаре начал диктовать секретарям, словно боясь, что король изменит свое решение. Те быстро схватились за перья. Скрип перьев по пергаменту походил на рассерженное жужжание пчел.
Наконец инквизитор взял пергамент и, откашлявшись, начал читать:
– Братья Готье и Пьер д'Олни, полностью признавшиеся в преступлении против чести и власти их сюзерена, приговариваются к сдиранию кожи, четвертованию и повешению останков на всеобщее обозрение. Приговор будет приведен в исполнение завтра на рассвете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86