Особенно много и часто говорили о возможном нападении Симона Карла. Часовые не раз поднимали ложную тревогу, заметив что-то подозрительное.
– Вот, – сказала Николетт. Она стояла посреди кухни, в которой пахло дрожжами. Одетая в один из старых халатов Доры, девушка держала в руках голубое платье. Она сняла все колючки, прицепившиеся к шерсти, выбила меловую пыль, отскребла грязь. Все бросили работу. Мюетта подошла поближе, маленькие черные глазки, прячущиеся среди морщин, оценивающе посмотрели на платье. В конце концов старуха покачала головой и, прищелкнув языком, заявила:
– Можно использовать на тряпки. Выражение надежды на лице Николетт исчезло.
– А если как-нибудь перешить?
Мысль о том, что придется выбросить голубое платье, казалась невыносимой. Она считала его тоже одним из своих талисманов, как и гнедую кобылку. А если разрезать платье на мелкие кусочки, это плохая примета. Все равно, что черная кошка дорогу перебежала.
Мюетта взяла платье узловатыми руками.
– Тут уже ничего не перешьешь. Весь подол разодран шипами. Никакой надежды. Но мы можем использовать его как образец для выкроек, – старая женщина подняла глаза на Николетт. Словно птица вскинула голову. – Расскажи еще раз о тех тканях, которые вы купили в Жизоре.
Радостная, словно дитя, старуха желала еще раз выслушать рассказ о покупках.
После того как дрожжи положили в тесто, Николетт и Мюетта сели за длинный стол, разложили на нем платье и начали распарывать швы. Пока они колдовали над столом, все навострили уши и, словно завороженные, внимали Николетт, которая описывала яркие цвета и хорошее качество тканей, а потом – вдохновленная вниманием слушателей – рассказала о самой ярмарке – жонглерах, воришках, хитрых торговцах и многом другом.
В холодный сырой день в конце недели церковные колокола Андлу возвестили о возвращении торговцев. Звон казался необычным – громкий, бодрый непрерывный звук, который резко отличался от привычных унылых ударов.
Подобно привидениям, телеги выплывали из тумана. Люди шли прямо по лужам. Дети и собаки весело расплескивали воду. С громким скрипом опустили мост. Коровы и свиньи ворвались во двор замка, за ними прогремели табуны купленных лошадей. Замыкали процессию лошади, несущие хозяев.
Николетт, стоя на крепостной стене, помахала Лэру. Холодный ветер развевал ее юбку. Де Фонтен натянул поводья, остановился у начала лестницы в сторожевой башне. Николетт бросилась вниз. Что подумают люди? Одетая в старый домотканый балахон с накинутой на плечи шалью Мюетты, она была похожа на крестьянку, а не на служанку благородной леди. Но Лэр, кажется, не обратил на это внимание, посадив ее на коня впереди себя. Его небритая щека коснулась ее нежной кожи.
– Ты скучала по мне? – прошептал он ей прямо в ухо. Николетт ничего не ответила, но ее щеки вспыхнули красноречивее всяких слов, улыбка осветила лицо.
Скот начали размещать в сарае, товары сгружать с телег. В общей суматохе Николетт почти не видела Лэра. Тем более Дора и Жозина были полны желания рассказать Николетт обо всем, что случилось за прошедшую неделю.
За ужином говорили только о ярмарке. Наверняка, о ней будут говорить до пасхи, а то и дольше! Лица мужчин сияли, и даже Альбер, который имел особенность всегда краснеть по любому поводу, присоединился к общему оживлению.
Лэр извинился и отправился в свою комнату. Он недолго ждал Николетт, которая скоро появилась с тарелкой еды для «королевской узницы». Стоило ей только поставить ужин на столик, как Лэр заключил ее в объятия и начал безудержно целовать. Губы Николетт стали влажными. Низким голосом де Фонтен произнес:
– Моя душа жаждет твоих поцелуев. Я схожу с ума от желания. Без тебя мне не прожить и дня.
От этих слов по телу Николетт пробежала судорога. Кровь застыла в жилах. Именно эти слова были в записке, которая когда-то попала ей в руки.
Николетт замерла и отпрянула от Лэра. Тот удивлено посмотрел на нее.
– Что? Что я такого сказал?
– Эти слова ты говоришь каждой женщине? – ее голос был похож на шипение змеи. Она искренне разозлилась, готовая поверить, что де Фонтен был соучастником плана, задуманного Луи и Изабеллой, готовая поверить в истинность своих самых жутких предположений.
Но Лэр только тихо рассмеялся.
– Я поступал так в прошлом, – прошептал он. – Хотя слова выдумал не я. Когда-то мы разыгрывали глупую шутку – Готье, Пьер и я. Поспорили, когда были пьяны, – он внимательно посмотрел ей в лицо, опасаясь, что дальнейшие признания могут испортить вечер. – Во время турниров, – продолжал Лэр, – мы любили говорить комплименты самым красивым леди. Иногда нас щелкали по носу, а иногда мы получали приглашения.
Николетт с недоверием слушала рассказ о том, как каждый из друзей ставил золотой экю, и в конце турнира все три экю доставались тому, кто получал наибольшее количество приглашений.
Николетт почувствовала, как ее сердце разрывается на части. Теперь все ясно. Готье и Жанна, Бланш и Пьер – почему она ничего не замечала? Братья д'Олни так часто бывали в садах Несле, в коридорах дворца, что их присутствие казалось привычным. Неужели Жанна постоянно говорила о любви, надеясь вовлечь Николетт в придворные интриги? Может быть, Жанна и Бланш не доверяли ей? Неужели она тоже виновна, поскольку должна была заметить, должна была знать…
– Я обидел тебя? – спросил Лэр, подумав, что зря рассказал все это Николетт.
Она посмотрела на него как-то странно.
– Нет, – ее голос походил на шепот. Николетт сняла руку Лэра со своей талии, отошла и села на кровать. Де Фонтен последовал за ней, сел рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86