Дети заскакали вокруг стола, все время крича и бросая друг в друга гроздь винограда. Когда гроздь пролетела мимо его уха, Симон в ярости приказал шумной ватаге отправляться в кухню. Пусть с ними там воюют женщины. Затем повернулся к солдатам, точившим клинки.
– Седлайте лошадей.
Жан встал со своего пыльного ложа, закинул последнее ядро ореха в рот, бросил скорлупу в огонь. Разбуженный суматохой, Понс Верне замигал глазами, словно барсук после спячки:
– И куда мы едем?
Грязная дорога огибала лес чуть ниже Андлу. Симон Карл и его люди ехали между высоких старых тополей. В низине журчал ручей, чуть повеселевший после дождя. Они отъехали не так уж далеко, когда увидели телегу, которую тащили три мула. На телеге высился гроб, обвязанный веревками. Его сопровождали только двое послушников, что было видно по их не обритым макушкам. Один сидел на телеге, второй вел под уздцы самого крупного мула.
– Что за зрелище! – произнес Понс Верне, торопливо крестясь, словно стараясь отогнать мысли о смерти. Все остальные тоже перекрестились, за исключением Симона Карла. Он спокойно смотрел, как страшный груз подрагивает на неровной дороге. Некая мысль зародилась в его голове… Кто откажет в ночлеге братьям, провожающим в последний путь достопочтенного монаха? И что может быть лучшим средством для похищения «служанки», если не гроб святого брата, ушедшего в иной мир?
ГЛАВА 18
Прошло несколько дней. Лэр и Николетт проснулись от шума дождя. Де Фонтен встал и распахнул ставни. За окном начинался унылый день. Моросил дождь, заволакивая все водяной дымкой. Морозный воздух проник в комнату, капли дождя, словно льдинки, обожгли холодом обнаженную кожу Лэра. Де Фонтен закрыл ставни.
Николетт сладко потянулась. Мысль о том, что в такую погоду подол платья придется волочить по слякоти, наводила уныние. Она полусонно спросила:
– Может быть, дождь скоро кончится?
– Наверняка, к Успению, – пошутил Лэр. Летом в Нормандии нередко бывали засухи.
У огня, вытянув передние лапы, развалилась Колючка. Увидев, что хозяева проснулись, она встала, отряхнулась и помахала хвостом.
Лэр, так и не накинув одежду (гусиную кожу вряд ли можно считать рубашкой), подошел к двери и выпустил собаку, которая радостно бросилась вниз по лестнице. Николетт перевернулась на живот и внимательно следила за тем, как Лэр склонился над камином.
– Станут ли сплетничать, если ты сегодня будешь танцевать со мной?
Он улыбнулся, посмотрев на нее через плечо.
– Станут. Особенно, если я буду одет так же, как сейчас.
Ее тихий смех зазвенел в комнате.
– Интересно, если бы все пришли в таком виде! Ну и зрелище получилось бы!
Его естество, лениво опустившееся между ног, вновь начало подниматься.
– Ты ужасна! – он подошел к кровати и подхватил Николетт на руки.
– Я? – она вновь рассмеялась, обхватив его шею. – Да я просто ведьма! – в голосе зазвенели дразнящие нотки, глаза прищурились.
Как она рада видеть его сильное, молодое тело! Вызывающе красивое – упругие мускулы, кошачья грация движений…
– Ты решила причинить мне зло! – грозно сказал Лэр, укачивая ее, как ребенка. – Тебе придется долго просить то, чего ты хочешь!
Слуги больше не обращали внимания на то, что Лэр и Николетт встают довольно поздно. Все вошло в привычное русло и перестало быть поводом для сплетен. В Гайяре уже все знали, что Лэр выбрал в свои любовницы Одетту. Даже в поселке об этом знали – и бакалейщики, и сапожник, и свечник видели, что именно служанка королевской узницы решает, что купить, именно она платит деньгами, которые выдает на покупки сеньор. Но сплетни, конечно, распространялись. Не часто благородный монсеньор относится с уважением к служанке-любовнице, и она ведет себя с достоинством законной жены. Многие жительницы поселка, жена мэра и те богатые купцы, у которых были дочери на выданье, не раз качали головами, называя Одетту ведьмой, приворожившей сеньора.
В этот день в Андлу должен был состояться праздник. Основные почести жители собирались оказать де Фонтену, сеньору, благодаря которому в поселок пришло благополучие, а люди получили защиту.
Дора и Жозина с нетерпением ждали дня, когда смогут надеть новые платья. Альбер, уже облаченный в новый костюм, был готов раньше всех и с сонным видом сидел в зале, ожидая начала праздника. Шесть молодых солдат до блеска отполировали доспехи и оружие – им предстояло стать почетным эскортом господина. Эймер посчитал, что все просто с ума посходили.
– Я счастлив, что уже стар, – бормотал он себе под нос, разгуливая по двору.
К полудню дождь прекратился, последние темные тучи растворились за горизонтом. Когда Лэр, Николетт и сопровождающие прибыли к дому мэра Андлу, дорога, вымощенная булыжником, блестела на солнце.
В доме уже суетились слуги. В воздухе витал запах жареного мяса. Разодетые гости вышли в коридор. В центральном зале на возвышении уже стоял огромный стол, застеленный белой шелковой скатертью. Столы поменьше были покрыты льняными салфетками. В доме царила атмосфера роскоши.
Пухлая жена мэра, словно готовая вырваться из лазурного шелка, облегавшего ее тело, улыбаясь, стояла в небольшом кругу женщин – почтенных матрон и их дочерей, разодетых с провинциальной пышностью. Мех куницы, обрамляющий декольте жены мэра, придавал ей более аристократический вид.
Лэра встретили как самого почетного гостя. Жюдо сел по правую руку, мэр занял место по левую руку де Фонтена. За столом для прислуги нашлось место для Одетты. Поскольку все понимали – задеть служанку из Гайяра, значит, оскорбить сеньора, женщины обращались с ней крайне вежливо, даже льстиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86