полиция отказалась назвать ему их фамилии. А собственное следствие, сидя в тюрьме, не организуешь. Его консультант имел право только советовать, но не проводить расследование. Это еще раз показало, насколько безрассудным было решение Чессмэна отказаться от адвоката.
Впервые зал заседаний заполнился до последнего места, когда в качестве свидетеля была вызвана семнадцатилетняя Мэри-Алиса Меза.
Прокурор Миллер-Леви с особым тщанием подготовил ее допрос и персонально пригласил представителей всех калифорнийских газет, хотя до этого дня дело ограничивалось только краткими сообщениями о ходе процесса.
Тихим прерывающимся голосом, часто не в силах сдержать слезы, юная Мэри-Алиса рассказала суду о той страшной ночи. 21 января 1948 года она и ее друг Фрэнк Халберт после посещения танцевального бара поехали к холмам на окраине Голливуда. Они сидели на заднем сиденье автомобиля ее друга, когда подъехала машина и остановилась в нескольких метрах позади. Приятель Мэри сначала подумал, что это полицейская патрульная машина, так как у нее была красная фара. Но тут вдруг к ним подошел мужчина в маске, рывком открыл их дверцу и, угрожая пистолетом, потребовал у Фрэнка бумажник.
Когда, сообщив это, Мэри замолчала, вмешался Миллер-Леви:
- Что же произошло потом? Вы должны рассказать нам всю правду. Вы ведь давали клятву!
Еще тише, чем прежде, так, что многие сидящие в зале почти ничего не могли разобрать, Мэри рассказала, что бандит забрал у ее друга бумажник и мелочь и приказал ему уезжать. Тот уехал. Ее же бандит притащил в свой автомобиль и под пистолетом заставил раздеться.
Понизив голос, прокурор стал выяснять самые интимные подробности совершенного преступления. Для семнадцатилетней девушки с монастырским воспитанием это был сущий ад - во всеуслышание рассказывать обо всем том ужасе, который она пережила. Почти шепотом, постоянно запинаясь от стыда и отвращения, отвечала она на безжалостные вопросы Миллера-Леви.
На лицах присяжных заседателей застыло выражение омерзения, возмущения и ненависти, ненависти к этому типу, который сидел напротив, на скамье подсудимых. Они смотрели на его выступающий подбородок, говорящий о жестокости, видели цинично-презрительную складку возле губ, вспоминали все его предшествующие прегрешения, и им было ясно, что он способен на все, даже на это гнусное преступление.
Чессмэн съежился под их взглядами. Он почувствовал, как на него накатывается волна ненависти, и молча опустил голову. На скамье присяжных это восприняли как безмолвное признание вины.
Прокурор полностью использовал подходящий момент. Доведя девушку до рыданий - ведь это помогало ему воздействовать на присяжных - и сделав большую паузу, он громко, на весь зал, спросил:
- Мисс Меза, вы можете здесь, в этом зале, указать на человека, который вечером вытащил вас из машины вашего друга и затолкнул в свою?
Не поднимая головы, девушка лишь протянула руку в направлении скамьи подсудимых:
- Да, это вон тот мужчина в синем полосатом костюме.
- Который теперь смотрит в пол, потому что боится смотреть вам в лицо?
- Да.
Она не могла сказать по-другому, эта вконец запуганная Мэри-Алиса Меза. Ведь инспектор Гузен показывал ей Чессмэна как "Красного фонаря". И именно его она здесь видела. Как выглядел в действительности тот мужчина, который на нее тогда напал, она толком не разглядела. В те ужасные минуты он казался девушке призраком, а не человеком из плоти и крови. Ей было не до того, чтобы разбирать, какое у него лицо, одежда, рост...
Присяжным, правда, подобные соображения в голову не приходили. Для них имело силу только одно: "Да, это вон тот мужчина в синем полосатом костюме".
Не столь драматично, скорее, даже по-деловому прошел допрос второй потерпевшей, которая была менее впечатлительной и, похоже, уже успокоилась после пережитого ею нападения "Красного фонаря". Но и она без колебаний указала на Чессмэна и повторила то, что сказал ей полицейский инспектор: "Это "Красный фонарь"!"
Американское законодательство предоставляет право адвокатам по уголовным делам подвергать перекрестному допросу свидетелей обвинения после дачи ими показаний в суде. Поскольку Чессмэн защищал себя сам, он и обеих потерпевших должен был допрашивать сам. Однако когда он поднялся со своего места, чтобы задать первый вопрос, среди присяжных заседателей и в зале пробежал шепот возмущения. То, что он после всего рассказанного решился мучить свои жертвы какими-то вопросами, характеризовало его особенно отвратительно.
Первый вопрос Чессмэна был Мэри-Алисе:
- Вы помните, как вы описывали преступника, когда делали заявление в полицию?
Девушка растерянно пожала плечами:
- Я не знаю, уже столько времени прошло...
А описала она его так: "Невысокий, как большинство мужчин, узкоплечий, выглядит, как итальянец".
Чессмэн выпрямился во весь рост и расправил плечи:
- Мисс, разве я невысокий, как большинство мужчин? Разве у меня узкие плечи и я похож на итальянца? Неужели я говорю с итальянским акцентом, как вы утверждали в полиции? Вы не ошибаетесь? Подумайте как следует, мисс!
Беспомощно и испуганно смотрела Мэри на скамью подсудимых, и уже казалось, что она собирается изменить свои показания.
Но в этот момент вмешался прокурор:
- Однако, дамы и господа! Это же разные вещи. Одно дело - описать кого-нибудь, другое - его узнать. Попробуйте сами это сделать. Вспомните какого-нибудь малознакомого человека - ведь вы его при встрече всегда узнаёте. А теперь попытайтесь описать его внешность на бумаге: лицо, фигуру и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88