И сентябрь тысяча девятьсот сорок седьмого года начал
ся в городе Турени безоблачно, безветренно, с каким-то особенным, пушисты
м теплом. Листья не шевелились, почти неподвижно висели в воздухе летучи
е, с растопыренными волосками семена. Искрились чуть заметные паутинки.
На улице Семашко совсем не встречались прохожие. И тихо было, только шарк
али по доскам Стаськины подметки да где-то на дворах заорал петух, но заст
еснялся и не кончил крик.
Это солнечное умиротворение постепенно успокоило Стасика, обволокло е
го. Где-то в глубине еще скреблись беспокойство и обида, но сильнее их был
а уже уверенность, что все кончится благополучно. Впрочем, и уверенность
эта была не главной. Она тоже растворялась в ленивой Стаськиной беззабот
ности.
Так и брел он квартал за кварталом к высокому берегу.
У реки Стасик бывал очень редко. Гулять в одиночку так далеко от дома он ещ
е не решался. А если с кем-то в компании, случай выпадал не чаще раза в год. К
ак-то давно ходил с мамой и соседками полоскать половики с лодочных мост
ков. А еще раньше, позапрошлым летом, он и мама на пристани встречали парох
од, на котором вернулся из командировки Юлий Генрихович. Было очень инте
ресно, только стояли сумерки, а в них не разглядеть все как следует. Стасик
запомнил огни на пароходе и фонари на берегу, шум паровой машины, гудки, з
апах соленой рыбы, которым несло от сложенных в пирамиды бочек. И худую се
рую кошку: она сидела на ящике под желтой лампочкой и равнодушно умывала
сь. И мигали на решетчатых столбах и вышках колючие красные сигналы… От э
того вечера у Стасика осталось ощущение, что он побывал где-то в далеком п
риморском городе, откуда начинаются кругосветные плавания.
А прошлой весной устроили для второклассников прогулку на берег и назва
ли ее “экскурсия”. Все стояли над рекой и смотрели с высоты на залитые пол
оводьем заречные улицы, на татарскую деревню Нижние Юрты с церковью под
названием мечеть, на рощицы и синий лес на краю земли. И практикантка из пе
динститута громко рассказывала, что такое горизонт. Но все, кроме бестол
кового Мишки Семипалова, и так знали о горизонте, поэтому не слушали, отбе
гали, и Нина Григорьевна очень боялась, что кто-нибудь свалится вниз. Обры
вищи-то о-го-го какие!

Сейчас обрывы показались еще выше. Может быть, потому, что река в конце лет
а обмелела и выглядела совсем не широкой, маленькой по сравнению с навис
шими над ней громадами земли. Река отступила от крутизны, вдоль воды тяну
лась широкая песчаная полоса. На ней валялись оторванные от плотов бревн
а, какие-то ящики, автомобильные шины и всякий мусор. У другого, низкого бе
рега сплошь стояли плоты, к ним прижимались разноцветные катера. На крае
шках плотов сидели мальчишки с удочками. А дальше был простор, простор по
д бледно-синим небом Ч до того самого далекого горизонта, о котором расс
казывала студентка… Солнце светило в спину и не мешало смотреть. И Стаси
к все больше отдавался власти громадного, но ласкового пространства. И т
акими пустяками были теперь его недавние неприятности по сравнению с эт
ой бесконечной землей и чистым небосводом Ч тоже бесконечным и спокойн
ым. Стасик даже снисходительно пожалел одноклассников, которые сидят в д
ушном от свежей масляной краски классе…
Потом он стал думать, куда пойти, и решил, что направо. Двинулся по краю бер
ега.
Тропинка привела к серому забору. За ним стоял покосившийся, но красивый
деревянный дом с круглой башней под куполом из чешуйчатого железа. Навер
но, до революции построили его для какого-нибудь богача. На башне торчал ш
тырь с железным флажком. Во флажке светились пробитые насквозь цифры: 1892. С
тасик сообразил, что это год постройки.
…А еще это был год рождения Юлия Генриховича.
Соседки говорили маме: “С ума сошла, он же тебя на пятнадцать лет старше! А
выглядит вообще будто кощей!” Но мама не послушалась. И наверно, хорошо. Ин
аче кто бы завтра заступился за Стасика?.. Хотя мама тогда и сама могла бы. В
едь если бы ей не встретился Юлий Генрихович, не пришлось бы теперь собир
аться на “Калужку”… Соседки и про это вздыхали: “Ох и глупая ты, Галина, ох
и отчаянная! Зачем тебе это на старости лет?” Дуры, честное слово! Разве ма
ма старая? И она отвечала: “Катеньку хочу…” Потому что была у нее раньше до
чка, а у Стасика сестра Катя. В сорок втором ушла на курсы сандружинниц, а о
ттуда на фронт. И через три месяца Ч похоронка. Стасик тогда как раз дизе
нтерией болел, думали, что кончится. Мама потом говорила: “Из-за него и выж
ила, надо было спасать, на ноги ставить. А то бы, наверно, не перенесла…”
Катю Стасик хорошо помнит. А отца не помнит. Совсем еще крошечный был Стас
ька, когда отца призвали на финскую войну. Там и убили, даже с немцами не ус
пел повоевать. Вот такая она, жизнь: то на одной войне гибнут люди, то на дру
гой. То совсем без войны, отчим рассказывал…
Стасик мотнул головой. Грустные мысли годятся для пасмурных дней, а сейч
ас надо радоваться воле вольной…
Забор подходил к самому обрыву. Но все же между ним и кромкой берега остав
алась травяная полоса Ч шириной в один шаг. А на ней ниточка-тропинка. И С
тасик пошел, чиркая правым плечом по доскам, а левым ощущая жутковатую пу
стоту. Но глинистый обрыв сменился зеленым откосом, тропинка вильнула по
нему вниз и запрыгала по всяким буграм, выступам, склонам и промоинам. Сре
ди бурьяна, жесткого белоцвета и древовидных, выше Стасика, репейников. С
ухие стебли и колючки злорадно цеплялись за шероховатый китель, дергали
кирзовую полевую сумку на брезентовом ремне, чуть не оторвали от этого р
емня сатиновый мешочек с чернильницей-непроливашкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11