Вы ведь л
юбите вашего сына?”
Мама очень любила сына, будущего пионера…
Скоро появился жилец. В старом, ломком от мороза кожаном пальто, в облысев
шей ондатровой ушанке, с фанерным чемоданом. Высокий, лицо впалое, а одна щ
ека так втянута внутрь, что совсем получилась яма. На толстой переносице
Ч красноватый рубец. Глаза у незнакомца были бледные, и смотрел он, как дв
оровая собака Чапа, когда ее пускают в дом погреться.
Говорил он тихо и вежливо. Рассказал, что работал на севере, в поселке у Об
ской губы, а сейчас перевели сюда. Жить стал незаметно. Утром уходил в конт
ору мебельной фабрики, где служил плановиком. Приходил поздно, ложился н
а железную кровать и читал под лампочкой всегда одну и ту же толстую книг
у “Война и мир”. Иногда приносил маме консервы из своего пайка. Мама отказ
ывалась, но он оставлял банки на столе. Мама звала его пить чай. Он пил, гово
рил мало, впадина темнела на его щеке. Стасика он научил делать из бумаги н
адувных чертиков. Сказал: “Мы таких еще в гимназии мастерили”…
В начале марта с квартирантом случилась беда. Он шел с последнего сеанса
из кино “Комсомолец”, и на Земляном мосту его сбил грузовик. Не остановил
ся. Ударом бросило Юлия Генриховича в лог, он лежал там без сознания до утр
а, потом прохожие заметили, подобрали, отправили в больницу. Там Юлий Генр
ихович пробыл до середины апреля Ч с сотрясением мозга, переломом руки
и воспалением легких. Мама стала ходить в больницу. Сперва не часто, а пото
м почти каждый вечер. Стасика оставляла с соседкой тетей Женей. Когда воз
вращалась, объясняла насупленно и как-то виновато:
Ч Он ухода требует. Слабый совсем, сам ничего не может. А у него ведь никог
о здесь нет… кроме нас.
В Москве у Юлия Генриховича был брат, но приехать он не мог, прислал только
письмо и перевод.
Вернулся Юлий Генрихович еще более худой, зеленовато-бледный, но странн
о повеселевший. Чаще заходил пить чай. Стасику сделал трехмачтовый кораб
лик, чтобы пускать в лужах.
Неизвестно, приходил ли еще к маме мужчина “оттуда”. Если и было такое, то
про разговоры с квартирантом все равно мама ему не рассказывала. Иначе и
она, и Юлий Генрихович попали бы туда, “куда Макар телят не гонял”.
Оказалось, что на севере Юлий Генрихович не просто работал, а сидел в лаге
ре. За что? “Милый мой, кабы хоть кто-то знал там, за что…” Первый раз его заб
рали в тридцать седьмом. Он жил тогда в Москве вместе с сестрой, потому что
жена умерла, а детей не было. У сестры иногда собиралась компания знакомы
х музыкантов. Говорили о спектаклях, о концертах и книгах… Фамилия у Юлия
Генриховича была “странная-иностранная” Ч Тон. И однажды он, подвыпив, з
аметил в разговоре, что такую же фамилию носил архитектор, построивший в
Москве храм Христа Спасителя. “Вот из этого окна он был виден…”
“Гордитесь, значит, знаменитым однофамильцем?” Ч небрежно улыбнувшись
, заметил один знакомый. При странном молчании остальных. А Юлий Генрихов
ич возьми да и брякни:
“Чего ж теперь-то гордиться? Кабы храм стоял по-прежнему, а то ведь пустое
место…”
Все вежливо поговорили еще минут десять и быстренько разошлись.
Сестра была старше (“и умнее!” Ч говорил Юлий Генрихович). Она требовала,
чтобы брат уехал немедленно Ч куда глаза глядят. А он только рукой махну
л и спать завалился. Пришли за ним утром, отвезли в тесную одиночку.
“Ох, Стасик, не дай тебе Бог услышать, как за спиной задвигается тюремный з
асов…” Ч сказал однажды Юлий Генрихович в горьком подпитии…
Следователь говорил арестованному, что тот вел антисоветскую пропаган
ду, при всех сожалел о рассаднике поповского мракобесия, который взорвал
и, чтобы на месте его построить Дворец Советов. И что планы этого строител
ьства он, подследственный Тон, называл пустым местом и заявлял также, что
не желает видеть в своем окне фигуру Вождя, которая должна увенчать Двор
ец. А поскольку до таких контрреволюционных мыслей одному дойти невозмо
жно, то подследственный должен искренне признаться, в какой белогвардей
ской организации состоит.
Юлий Генрихович держался. Начитавшись в юности Джека Лондона, он потом н
емало побродил по земле, был охотником и спортсменом, ходил с караванами
в Туркестане, рыбачил на Каспии, работал на Шпицбергене. В общем, был “жили
стый и принципиальный”, и следователи с ним “возились без успеха”. А пото
м очень повезло. Сестра каким-то чудом выхлопотала разрешение на переда
чу, отнесла брату чистое белье, а от него получила сверток с грязным. “Голо
вотяпы надзиратели в спешке недосмотрели, Ч криво усмехнулся Юлий Генр
ихович. Ч Работы у них было невпроворот…” На рубашке сестра обнаружила
кровавые пятна и прямо с этим бельем, сквозь все заслоны, пробилась к како
му-то крупному начальству и подняла там большой крик. “Отчаянная была же
нщина, бесстрашная…”
Как ни странно, а такой безумный шаг помог. Может, потому, что в этот момент
наступило временное послабление в борьбе с “врагами и заговорщиками”. Ю
лия Генриховича выпустили. И второй раз взяли только в сороковом году.
“Жили мы с сестрой на даче, идем как-то из леса, и смотрю я Ч сидят у калитк
и двое. Сразу видно кто… Честное слово, хотел бежать, чтобы стреляли вслед
и сразу конец… Ноги не послушались…”
На этот раз почему-то отвезли в подмосковный городок и допрашивали там. “
Видимо, в столице уже места не хватало”. Приговорили к высшей мере, и с мес
яц Юлий Генрихович сидел в просторной чистой одиночке, каждый день ожида
я команды “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11