Это потом, после разногласий с Патриархией, за проникновенные выступления со статьями в защиту православных русских, за самовольное пребывание в Чечне и подвижническую деятельность там во время войны — его переведут в маленькую деревушку под Серпухов. Гонениям в это смутное время подвергаются и священнослужители, то — кто отстаивает правду и стоит на пути устроителей «новой жизни», куда по их замыслам должна автоматически влиться и «новая Церковь» — экуменическая, с единой религией, во главе с Папой. Который будет обеспечивать идеологическую поддержку Мирового Правителя. И произойдет это в самом начале двадцать первого века. Сроки приближаются, война идет на всех уровнях, во всех сферах, в каждом доме и в любой семье. Когда видимая, а когда — нет, но ощущает ее всякий.
А сейчас отец Иринарх вел службу, отпевая покойного. Других ребят, погибших вместе со Стасом, еще накануне похоронили их родные и близкие на Востряковском кладбище. Еще с утра к этой маленькой аккуратной церквушке со своим огороженным погостом стали съезжаться группы машин самых различных марок. Урча моторами, они выстраивались в ряд на обочине узкой дороги, ведущей к храму. Их хозяева, в окружении еще трех-четырех человек, выходили на воздух, здоровались друг с другом. Приехал с эскортом Флинт, направился к Игорю. Некоторое время они тихо беседовали, но основной разговор, касающийся судьбы дел — предстоял впереди. Не сейчас, не время и не место. Всего наехало человек двести — кроме близких родственников, старые товарищи, знакомые по учебе и службе, конечно, авторитеты, просто приятели из соседних бригад. Большинство машин — иномарки, люди в кашемировых пальто, кепи, мобильные телефоны, суровые лица. Море цветов — самых разнообразных. Весь народ, разумеется, в церкви поместиться не мог; заходили по очереди. Службу и отпевание, усиленные микрофоном, слушали возле ограды, где наготове стоял похоронный катафалк, и прохаживались служители в униформе.
Игорь находился внутри церкви, рядом с закрытым гробом. То, что осталось от Стаса было невозможно загримировать. Темно-коричневый «американец» с крышкой поддерживали два дубовых табурета: в ногах и у изголовья. Но ощущения, что внутри лежит Стас — не было. Может быть, он просто куда-то уехал, забыв попрощаться? Нереальность происходящего усиливалась запахом ладана, горящими свечками, потрескивающим воском, чуть монотонным, но проникновенным голосом священника, вторящим ему хором дьяконов и служек. Тесно и душно, застывает воск на клочке бумаги в левой руке. Немного кружится голова и чувствуешь всю ничтожность и суетность мира, в котором ты прибываешь и куда должен вернуться. А лики святых глядят на тебя с икон и молчат, как бы вопрошая. И ты ищешь ответ, но не находишь. Только молитва, покаянная молитва, которую шепчут твои губы. Здесь ты понимаешь, что такое Вечность — и как несоизмеримо отличается она от того малого отрезка времени, который отведен нам на земле. В висках стучит боль и глухо доносится голос:
— …прости прегрешения его вольныя и невольныя… со святыми упокой…
Служители в униформе выносят гроб, ставят его в катафалк. Все рассаживаются по машинам и процессия неторопливо движется по окружной дороге к кладбищу. Там катафалк почти вплотную подъезжает к могиле, устланной черным бархатом. Гроб помещают на каталку, а рядом, полукругом выстраиваются люди. Здесь, не надолго, открывают крышку, чтобы накрыть умершего с головой специальным церковным покрывалом, а отец Иринарх рассыпает освященную землю в виде креста на его грудь. На несколько секунд Игорь видит почерневшее лицо Стаса, и этот облик врезается ему в память на всю жизнь. «Мне отмщение и аз воздам!» — думает он. Потом крышку закрывают замками, и гроб на веревках четверо могильщиков равномерно опускают вниз. Вот Стас и достиг дна своего последнего прибежища. Глухо стучат комья земли, бросаемые каждым… Потом пошли более энергичные звуки — это заработали своими лопатами могильщики. «В тех словах, которые говорил Стас на теплоходе, совсем недавно, есть продолжение, — думает Игорь. — …Двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится. И это уже — о нас с ним.» Могильщики заканчивают свою работу, выравнивая свежий земляной холм, устанавливают крест, укладывают венки и цветы. Вновь скорбное молчание, склонившиеся головы. Потом — полагающиеся пятьдесят грамм: кто-то выпивает рюмочку, кто-то отказывается. Где-то позади слышится неясный шум. Игорь оборачивается. Все ясно: Серж отобрал у какого-то переодетого оперативника минивидеокамеру, вынул кассету, сунув ее в карман. Обычно они такие «мероприятия» снимают постоянно, рядясь под водителей, рабочих, прохожих для фиксации участников и оперативной сводки. Оперативник, получив обратно камеру, поспешно уносит ноги.
Не все, но многие отправляются потом на поминки. В большом зале «Славянского базара» уже приготовлены столы, сдвинутые буквой «Т». Разнообразная закуска, выпивка. Традиционные блины, мед, кутья. На отдельном маленьком столике стоит фотография Стаса с горящей перед лицом свечой. Кому-то ничего не лезет в горло, а кто-то уже набрасывается на пищу. Нет, не всех собравшихся сейчас здесь, покойный хотел бы видеть. Но такова жизнь, полная условностей и лицемерия. Без определенного цинизма не добиться бы многим из пришедших успеха в жизни, хотя бы и мнимого. Но для кого-то он ничего не значит, а кто-то только им и живет…
Игорь не пропускал тосты, но почти ничего не ел. Потом почувствовал себя плохо. Не от водки — а от чего-то другого. До машины он дошел сам, а по дороге отключился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80