«Это - царь пианистов».
О своем пребывании в 1844 году у братьев Виельгор­ских писал Г. Берлиоз: «Я был им (Мих. Ю. Виельгор­ским. - А. С.) представлен находившимся у них заме­чательным лицам, виртуозам и литераторам». Известно, что на одном из домашних концертов у братьев дири­жировал своей симфонией Шуман, который называл Виельгорского «гениальнейшим дилетантом».
Серьезные, обоюдно уважительные отношения свя­зывали Виельгорского с Глинкой. Считая Глинку выда­ющимся национальным композитором, он относился к его творчеству с особым интересом и взыскательностью, разбирая как знающий музыкальный критик все напи­санное композитором, не оставляя вне своего внимания ни единого нюанса.
Вскоре после премьеры глинкинского «Ивана Суса­нина», которая оказалась возможной во многом благо­даря хлопотам Виельгорского, 13 декабря 1836 года был устроен товарищеский завтрак, на котором прозвуча­ли прославляющие композитора куплеты «Пой в вос­торге, русский хор...». Михаил Виельгорский выступил автором слов наряду с такими прославленными поэта­ми, как Вяземский, Жуковский, Пушкин... Музыку к стихам написал В. Одоевский.
Какое собрание разнообразных талантов, умов было в ближайшем окружении Виельгорского! И каждый тя­нулся к общению с ним, больше того, считался с его мнением, суждением, жаждал услышать от него отзыв.
И хотя, может быть, не так уж заметен след, кото­рый оставил Виельгорский в искусстве как компози­тор, но возможно ль оценить его вклад как слушателя, вдохновителя, знатока, первооткрывателя шедевров?
Годы долго щадили Виельгорского; несмотря на поч­тенный возраст, он оставался общительным, живым, любознательным человеком.
«Ученейшим из музыкантов нашего времени» назы­вал его Одоевский. Он вспоминал: «В графе Михаиле Юрьевиче было не только глубокое знание музыки, какое я редко встречал в первейших композиторах и гармонистах, но в нем был развит эстетический элемент в высшей степени. Счастливое сопряжение всех душев­ных способностей давало графу Михаилу Юрьевичу та­кой верный взгляд на искусство, которым едва ли кто ныне обладает».
А Михаил Иванович Глинка после смерти Виельгор­ского писал, что «граф М. Ю. принадлежал именно к разряду тех немногих людей, которым, кажется, никог­да умирать не следовало».
Первый музыкальный критик
«Да, он наш, природный москвич, Московитянин и даже Московский вестник со всеми нашими, для других странными, для нас любезными отпечатками, со всеми нашими родимыми пятнами»,- сказал о Владимире Федоровиче Одоевском Погодин, когда в 1862 году тот вернулся из Петербурга в Москву. «Одним из патриар­хов Москвы» называл его И.С. Тургенев.
Действительно, лучшие, деятельные годы Одоевско­го падают на Петербург, но своими вкусами, привычка­ми, привязанностями он оставался москвичом. В Мос­кве он родился, учился в Московском университетском пансионе, в Москве формировалась личность Одоев­ского, его взгляды, интересы, наклонности, дружест­венные связи.
Писатель, философ, журналист, музыкант, музы­кальный критик, педагог, ученый, просветитель... И можно было бы продолжить перечисление его много­численных творческих амплуа. Однако музыка на про­тяжении всей его жизни была самой главной страстью, которой он не изменял до конца.
«...Музыка: в этой высшей сфере человеческого ис­кусства человек забывает о бурях земного странствова­ния; в ней, как на высоте Альпов, блещет безоблачное солнце гармонии; одни ее неопределенные, безгранич­ные звуки обнимают беспредельную душу человека; лишь они могут совокупить воедино стихии грусти и радости, разрозненные падением человека, - лишь ими младенчествует сердце и переносит нас в первую не­винную колыбель первого невинного человека.
Не ослабевайте же, юноши! Молитесь, сосредоточи­вайте все познания ума, все силы сердца на усовершен­ствование орудий сего дивного искусства...»
Так Одоевский признается в своей любви к музыке в повести «Себастиян Бах».
Только музыке дано величайшее умение передать и самые сложные чувства, и самые сложные коллизии че­ловеческой мысли, считал Одоевский. Поэтому всю свою жизнь он не только сам в многообразных формах служил этому искусству, но и старался приобщать к нему как можно больше людей. Казалось, что и повести о музыкантах Одоевским написаны лишь для того, что­бы постичь секрет высочайшего из искусств - музыки, раскрыть, как сейчас говорят, психологию творчества ее создателей.
«Иногда мне на четыре ноты приходится писать це­лый том комментарий, и все-таки эти четыре ноты яс­нее моего тома говорят для того, кто умеет понимать их» - это тоже из «Себастияна Баха». Иоганн Себасть­ян Бах - любимый композитор Одоевского. Его глубо­кой, серьезной натуре близка была строгая и величест­венная музыка Баха, ее философичность.
Именно в лице Одоевского музыка Баха нашла своего первого и лучшего ценителя и истолкователя в России. Свою великую любовь к Баху, его органной музыке Одоевский выразил и в изобретательской деятельно­сти: он сконструировал орган, названный им «Себа­стианом».
В повести «Последний квартет Бетховена» Одоевский со свойственной романтикам яркостью и напря­женностью красок дает трагическую картину последних дней жизни великого композитора. Белинский назвал его произведение «биографией таланта». Одоевский, рассказывая о Бетховене, следует мысли: кажущаяся странность, отрешенность великих людей закономерна и естественна как органичное проявление их художни­ческой натуры.
«Пушкин весьма доволен твоим Квартетом Бетхове­на... Он находит, что ты в этой пьесе доказал истину весьма для России радостную:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48