Гюстав передал, чтоб ты ехал к площади Этуаль, в лавку Лавинь. Придется тебе пожить несколько дней у сестер, как тогда. Нам нужен переводчик, вот Гюстав и вызывает тебя, - сказал Келлер, вводя во двор свой велосипед.
- Переводчик? - удивился Даня. - С какого же языка?
- Конечно, с русского и обратно. Гюставу сообщили, что сюда переправят с севера советского офицера. Кажется, он не знает ни слова по-французски. Вот ты и будешь при нем переводчиком.
- Советский офицер! - Даня вспыхнул. - Когда надо ехать?
- Сегодня же. Только Гюстав предупредил: никому ни слова.
И вот Даня снова в знакомой кухоньке над лавкой сестер Лавинь. Он видит через дверь спальню сестер и кровать Николь, на которой провел столько мучительных дней и ночей, видит столик, где стояли лекарства. А здесь - стол, на котором его оперировал доктор Древе, отличный хирург (голый, блестящий череп, под нависающими веками маленькие глазки, зоркие и острые, как буравчики, хриплый, рокочущий бас: "Ничего, ничего, мальчуган, мы тебя зашьем, будешь как новенький"). Доктору Древе ассистировали профессор Одран и обе сестры - Жермен и Николь. Жермен тогда держалась, как заправская медицинская сестра, а вот с Николь было хуже: в середине операции, как раз, когда извлекали пулю, она повалилась без памяти на пол. Пришлось и с ней повозиться, зато Жермен до сих пор над ней издевается: "Подпольщица, конспиратор, боец, а при виде капельки крови валится, как дерево".
А вот и сама Николь, в какой-то немыслимой куртке, перешитой, видно, из отцовского пиджака, и в новых туфлях на деревянной подошве. Когда она сбегает по лестнице в лавку, раздается громкое сухое щелканье, будто отбивают танцевальный такт кастаньеты.
В лавке сестер Лавинь Даня чувствует себя как дома. Во-первых, здесь книги - целые стеллажи книг, старинных, с чудесными гравюрами, в которых ему позволяют рыться сколько его душе угодно. Во-вторых, Жермен и Николь сумели создать у себя какой-то особый уют: каждый, входя в их крохотную квартирку, чувствовал себя желанным, дорогим гостем. Для всякого у сестер находилось ласковое или шутливое словцо, чашка кофе или того, что его заменяло, старая качалка, в которой так удобно сиделось. И потом, обе сестры были еще так молоды, так привлекательны! Даня с удовольствием наблюдал за грациозными движениями и болтовней Жермен. А Николь? С Николь ему было не так просто и ловко, как со старшей сестрой. Николь с ним удивительно неровна: то придирается к каждому его слову, дерзит, насмехается, то вдруг тиха, внимательна, подсовывает самые интересные книжки, что-то стряпает специально для него, смеется его нехитрым шуткам, смотрит в глаза... Гм!.. Смотрит в глаза... Здесь Даня вдруг смущался, его сковывал этот взгляд - вопрошающий, требовательный. Ну что он должен сделать, что сказать?!
А позавчера, когда они оба склонились над хроникой Карла IX и щека Николь нечаянно коснулась его щеки, почему она опрометью убежала? А, не стоит об этом думать: просто Николь шалая, это и Жермен о ней говорит.
Жермен велела Николь выставить в окне томик стихов Гюго в зеленом переплете.
- Что, даешь зеленый свет Гюставу? - справилась Николь.
Жермен молча кивнула, зарумянилась. К вечеру переоделась в белую воздушную блузку и удивительно похорошела. Когда зазвонил старинный колокольчик у дверей лавки, она была уже наготове и сама открыла дверь Гюставу.
- А, ты уже здесь? Отлично! - Гюстав пожал руку Дане.
Даня смотрел на него, как обычно смотрят очень молодые люди на обожаемых старших товарищей, которым хотят подражать во всем.
Каждый раз, как Даня видел Гюстава, он не переставал ему удивляться. Гюстав - он это знал - руководит несколькими группами подпольщиков и партизан в самом Париже и окрестностях, он доверенное лицо Коммунистической партии Франции, по его заданиям люди, рискуя жизнью, совершают самые отважные, самые дерзкие "акции" против оккупантов, он душа огромной, хорошо налаженной организации, где действуют и советские бойцы. Да и сам он ежеминутно, ежечасно рискует жизнью - недаром за его голову немцы назначили награду: много миллионов франков.
А сейчас перед ним стоял в легком плаще нараспашку, в небрежно повязанном красивом галстуке типичный парижский фланер из тех, что целыми днями толкутся на Больших бульварах. Что-то насвистывает, что-то напевает под нос, кажется модную песенку. Блестят, как медный шлем полководца, волнистые волосы, и вид самый легкомысленный и беспечный. И только тот, кто хорошо знает Гюстава, уловит в его глазах, в выражении небольшого крепкого рта железную собранность, сконцентрированную, нацеленную энергию, уверенность в себе. Даня почти физически ощущает: любое чувство в Гюставе достигает такого напряжения, такой направленности, что становится непреоборимой силой. Он ведет за собой людей самых разных, потому что все они чуют в нем эту силу, признают за ним право на командование. Вот каким должен быть настоящий боец! Учись, Данька, смотри, Данька!
Гюстав шутливо дернул Даню за ухо:
- Видно, лазанье по крышам с "адской машиной" под мышкой пошло тебе на пользу - выглядишь, как после морских купаний в Биарице.
Он ласково поздоровался с сестрами, не спеша снял плащ, перекинул его через спинку качалки, просительно посмотрел на Николь.
- Не дашь ли ты мне немного посидеть в качалке? Я так мечтаю о ней, когда долго здесь не бываю.
Николь тотчас уступила ему место - и она любила Гюстава, хотя по некоторым причинам относилась к нему довольно ревниво.
Гюстав качался, не отрывая глаз от Жермен.
- Какая ты нынче красавица и франтиха! Кажется, я еще не видел у тебя этой блузки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101