Не надо только лодыря гонять.
- Это я-то лодырь?
- А если не лодырь, значит садись и не стесняйся - трудись! Такая наука, как чистописание, труды любит.
- Ну, труды трудами, а кроме того, и талант, видно, нужен.
- Меня мой батька научил, вот и весь талант. Он писарем был на военной службе. Там уж научат, будьте спокойны!
- Тебе хорошо, тебя батька выучил. А мой сам плохо пишет.
- Я тебя выучу!
Грише такие слова не понравились. Тоже еще, учитель нашелся!
- Чего надулся? - спросил Никаноркин.
- Много учителей вокруг развелось. Довольно мне одного Невинного - по чистописанию.
- Невинного?!
- Ага. Ивана Ивановича. А ты меня учить не можешь. Сам подрасти сперва. Помочь - пожалуйста, а учить - это только Невинный может.
- Многому он тебя научил!
В тот вечер они не раз принимались ссориться. Никаноркин терял терпение, ругал Гришу, бегал за занавеску - усмирять сестер...
Гриша два раза брался за шапку, хотел уйти.
Но Никаноркин говорил яростно:
- Не выпущу из этой комнаты, пока не добьемся толку! Берись за вставку, пиши!
Он говорил это с таким напором, что Гриша, удивляясь сам себе, с чего он начал слушаться этого востроносого, оставался в конце концов и снова брался за перо.
Трудились оба долго... Когда у Гриши уж совсем не хватало сил, даже жарко стало, в комнату вошла маленькая женщина в платке, поставила на стол тарелку с орехами, подала Грише негнущуюся ладонь и опять ушла, хорошо, ласково улыбнувшись.
Никаноркин подал пример: первый, раньше гостя, принялся щелкать орехи своими крупными белыми зубами. Делал он это расторопно, быстро, как и все, за что брался.
Гриша сперва стеснялся, ожидал, что вот-вот за занавеской опять засмеются - над кем? Над ним, конечно.
Но тут-то как раз и наступила долгожданная тишина: то ли девочки куда-то ушли, то ли истребление без их участия орехов не располагало к веселью.
Уничтожив при слабой Гришиной помощи все орехи, Никаноркин отодвинул тарелку и сказал решительно:
- Ну, за дело!
Гриша подивился его упорству. И без всякого воодушевления опять взялся за перо.
- Не ленись, братец, не ленись! - покрикивал Никаноркин, совсем уж входя в роль учителя. - Привык, что все тебе в рот само валится. Не ленись!
Теперь возня за занавеской больше не мешала Грише, и дело как будто пошло быстрее.
Никаноркин наконец сказал с удовлетворением:
- Ну, вот теперь у тебя что-то получается. Все-таки буквы, а не коровьи рога. И то хлеб.
На стене прохрипели часы-ходики, и Никаноркин без церемонии погнал гостя домой:
- Ступай! Поздно... Наскочишь на надзирателя - не поздоровится.
- Ну! Он в эти края небось и не заглядывает.
- Плохо ты еще знаешь нашего "голубчика". Говорят, он недавно ловил семиклассников где-то за огородами. Вон куда забрался, не пожалел ног! Это у него вроде охоты, без этого скучно ему.
Надевая пальто, Гриша (надоело ему чистописание!) заговорил о делах посторонних:
- Слушай-ка, я думал раньше, что в реальном всё больше баре да богачи учатся, а на самом-то деле смотри: у тебя отец приказчик, у меня садовник, потом, еще я одного знаю (Гриша вспомнил Леховича) - у того батька, оказывается, конторщиком служит на лесном складе.
- Ну и что ж? А есть и баре, богачи. Что ж, разве ты не видал их у нас в классе?
- Не видал.
- А Шебеко? Он богатый, у него отец тайный советник. А Самуил Персиц? У Персицев дом самый большой в городе, в пять этажей. Ну, Самуил хоть не чванится, а Шебеко, тот - фу ты, ну ты, ножки гнуты!
- А что это такое - тайный советник?
- Чин такой. Вроде генерала. Кому этот чин пожалован, тот может самому царю тайные советы давать. Например, посоветовать секретно, с кем воевать, а с кем лучше не надо.
- Насоветовали царю воевать с Японией, а японцы нас побили.
- Нас? Нас они не побили. И не побьют никогда. Мой отец говорил: "Они не русского солдата побили - нашего солдата им ни за что не осилить, - они царских генералов побили!"
Гришу такой разговор воодушевил - солдат он уважал. Он тут же хотел было рассказать Никаноркину об Иване-солдате, но в комнату вернулась низкорослая женщина - мать Никаноркина - и приветливо протянула руку:
- Заходите, молодой человек.
За юбкой матери прятались обе девочки. Потом они осмелели, подошли к Грише и совсем так же, как мать, подали ему негнущиеся маленькие ладашки.
Гриша вдруг почувствовал, что вся семья Никаноркиных ему очень нравится, особенно быстроглазая Наташка.
Что ж, он сюда, пожалуй, будет заходить, пока не получит пятерку по чистописанию.
Лавка была уже заперта и лампа потушена, Никаноркин провожал Гришу со стеариновой свечой в руках.
На прощанье Гриша сказал ему:
- Какая у тебя мать добрая...
- Да, добрая! Побыл бы ты на моем месте, узнал бы, какая она добрая.
Но эти слова не испортили хорошего настроения Гриши. За порогом его встретила такая синяя ночь и так густо вызвездило - к морозу - глубокое небо!.. И таким верным другом показал себя Коля Никаноркин - не для себя же он, чудак, старался сегодня, а для Гриши, - таким верным товарищем он оказался, почти как Ян Редаль!
С этими светлыми думами добрался Гриша на квартиру Белковой, тихонько постучался с черного хода. Открыла ему не мадам, а Настя. И Настя с ее курносым и смешным лицом тоже была хорошая.
14
Не одни ж Стрелецкие живут на свете! Есть и такие, как Арямов. Может, Арямовых даже больше, чем Стрелецких.
Ну нет, пожалуй Федор Иванович - один!
Гришин интерес к Арямову еще больше повысился, с тех пор как самый образованный в классе человек, Самуил Персиц, разъяснил ему однажды, что космографией называется наука о звездах.
От подобного разъяснения наука эта не потеряла своей таинственности, наоборот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86