Гриша поглядел на парня. Ему стало скучно. Он пролез сквозь приоткрытые ворота на улицу, пошел по мостовой. Вот и опять те же голубые баранки на вывеске и городовой на перекрестке. Гриша обошел его со всех сторон, разглядывая; и вдруг увидел вдали серебряную чешую реки. Тогда он, не раздумывая, зашагал вперед.
У реки сидел мальчишка, босой, в ситцевой рубахе, резал ножом ивовый прут. Гриша сел поодаль.
Мальчик кончил резать, спрятал ножик в карман и сказал:
- Хошь биться на саблях?
- А где сабли? - спросил Гриша.
- Вот.
Он протянул Грише прут.
- Нет, не хочу.
- Слаб! - сказал мальчик. - Ты откуда явился?
- Из "Затишья". А ты?
- Видал кузню? - Мальчик махнул рукой в сторону, и Гриша увидел в той стороне черную крышу кузницы. - Мой батька коваль. Силы страшенной. Я как вырасту, тоже силы наберусь. Только я ковалем не буду.
- А кем?
- Солдатом. Я воевать стану.
Мальчик помолчал, разглядывая Гришу. Потом спросил:
- Тебя как зовут?
- Гришей.
- Меня - Савкой. Нырять умеешь? Ох, и тих ты! Недаром из "Затишья".
- Я не тихий. И нырять умею. Наверное, не хуже тебя.
- А ну, скидывай порты!
Мальчик, не дожидаясь, первый мигом снял рубаху, штаны и, сложив ладошки углом, прыгнул с берега в воду.
Гриша поглядел, как он плавает - и на спине, и боком, и по-лягушечьи - и не утерпел: тоже разделся, полез в воду.
Они долго плавали, ныряли, хвастались друг перед другом - сидели под водой, пока не займется дыхание. Вылезли на берег синие.
- Батька говорит: второй спас прошел - купаться грех, - проговорил Савка, стуча зубами.
Они оделись, взяли по ивовому пруту; пошли к дороге.
На дороге, у известковых гор, дымилась белая пыль.
- Гляди, гляди! - торопливо сказал Савка.
Но Гриша и сам видел: скакали к городу двое, и один из них - на гнедой лошадке со стриженой гривой, с коротким, по репицу, хвостом - был Альфред Тизенгаузен. Позади на большом костистом мерине трясся усатый Викентий.
Альфред был на этот раз в клетчатом картузике, прихваченном лаковым ремешком к подбородку, в желтых сапожках со шпорами.
Подскакав ближе, Альфред остановил лошадь и уставился бледными глазами на Гришу: видно, узнал. С минуту он как будто раздумывал, потом тронул повод, и лошадь, гарцуя, жеманно перебирая точеными ногами, пошла прямо на Гришу.
Мальчики перепрыгнули через канаву, отбежали.
Викентий на своем мерине остановился у края дороги и смотрел хмуро: ждал.
Савка крикнул Грише:
- Не бойся: конь на человека ни в жисть не пойдет!
Тогда Альфред ударил лошадь шпорами, и она, задрав голову, неистово заплясала у канавы. Барон изо всех сил дернул повод - лошадь, оскалившись, перескочила канаву.
Савка, осмелев, вытянул ее по крупу своим прутом.
Лошадь взвизгнула, круто повернулась, ударила задними ногами и помчалась галопом к городу. За Альфредом, трясясь в высоком седле, поскакал Викентий.
Гриша глядел им вслед. Он не сразу заметил, что Савка лежит на земле иссиня-бледный.
- Ч-черт... видно, по колену задела подковой.
Он попробовал встать, захромал, охнул. Помолчал, хотел улыбнуться скривился:
- Будет мне теперь баня от батьки!
И опять прилег у канавы, стиснув зубы.
Гриша стоял растерянный: что теперь делать?
И вдруг увидел отца: тот шел к ним от моста, непривычно торопливо размахивая руками. Брови у него были сердито нахмурены. Подойдя, он спросил сына грозно:
- Ты что это, неслух? Ишь, куда забрался, постен!
Потом, поглядев на Савку - тот все пытался встать, - спросил:
- Подрались, что ли?
- Нет, не дрались. Его лошадь ударила, - сказал Гриша.
Отец наклонился, дотронулся до Савкина колена, и тот - в первый раз вскрикнул.
Иван Шумов покачал головой:
- Ай-ай... Цела ль кость?.. Ну, давай, парень, отнесем тебя пока что домой. Где живешь ты?
Он бережно поднял Савку.
Тот простонал:
- Ой, дяденька, батьке не сказывайте!
- Ну как же, дурень, не сказывать: тебе, может, костоправа надо... Куда нести-то?
- К кузне, - сказал Гриша: - он коваля сын.
Иван Шумов зашагал с Савкой на руках к видневшейся у дороги черной избушке. В дверях кузницы показался коваль с молотом в руках. Увидев сына на руках незнакомого бородача, он закричал:
- Доигрался?
И вдруг, поглядев на Савку, бросил молот, подбежал ближе. Он принял сына из рук Шумова, отнес его в избушку.
Гришин отец спросил с порога, вглядываясь в сумрак кузницы:
- Доктора позвать не надо ль?
- Какие там доктора для нашего брата! - глухо ответил голос из кузницы. - Спасибо, добрый человек. Отлежится.
...Гриша весь день думал о Савке. А отец и поругать его забыл за самовольный уход. И когда под вечер Гриша спросил: "Можно, батя, я пойду за ворота?", отец ответил рассеянно: "Далеко не уходи".
Выйдя за ворота, Гриша незаметно для себя опять зашагал к речке - к тому месту, где они купались с Савкой.
Закатное небо было невеселое, грозное. Свинцовые, с кровью облака кипели на краю неба, и багровый свет зловеще отражался в речной воде. Гриша пошел вдоль берега.
Тут всюду рос ивняк - чем дальше, тем гуще. В одном месте кусты оборвались, и Гриша увидел на траве черную фигуру. Он остановился. Человек повернул всклокоченную голову, и Гриша узнал кузнеца. По темному лицу его медленно текли слезы, пропадали в густой бороде. Вот когда он плакал об искалеченном сыне!
Ах, нехорошее дело, беда - увидеть взрослого человека, мужика, плачущим!
У Гриши болезненно сжалось сердце. Он стоял, боясь двинуться с места.
Быстро смеркалось, тучи на краю неба темнели... Сколько мраку, сколько мраку кругом!
Не зная, что делать дальше, он шагнул вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33