Обежав взглядом спальню, Тоуд, как истинный ценитель, отметил единство стиля в подборе соответствующих кровати шкафов, туалетного столика и прочей мебели. В одном из углов из-за ширмы торчал бок тонкого фарфорового кувшина, над которым клубился пар от горячей, ароматизированной розовым маслом воды.
Тоуд вздохнул еще раз и решил предпринять осмотр и освидетельствование собственной персоны. Перекатившись для этого с боку на бок, потянувшись и пошевелив лапами, он убедился в том, что болит у него все тело, хотя и не так сильно, как можно было ожидать после столь неудачного приземления и висения между небом и землей. На всякий случай Тоуд решил постонать и покряхтеть — скорее ради собственного успокоения.
— Ничего не сломано, — признался он себе. — Все на месте. — Приподняв одеяло и оглядев себя целиком, Тоуд добавил: — Нет ни крови, ни свежих шрамов, ни смертельных ран… Похоже, я выживу. Да, я буду жить!
Пощупав лоб и не обнаружив признаков жара, он понял, что и кошмар пневмонии обошел его стороной.
— Я победил ее! Я переборол эту страшную болезнь! Я сильнее ее, сильнее, чем я сам думал. Я побывал в экстремальных условиях и выжил, даже без особого вреда для себя.
Ободренный такими выводами, Тоуд решил на всякий случай получше рассмотреть пейзаж за окном (мало ли что), но прежде, чем подойти к окну, он выглянул за дверь, убедился, что в коридоре никого нет, и заперся на ключ.
День клонился к вечеру, но за окном было еще достаточно светло, чтобы разглядеть пусть не всю усадьбу, но — вполне четко — великолепную ухоженную лужайку, живую изгородь, прогулочную галерею, розовые кусты и вековые, изящно подстриженные деревья.
— Роскошно, — заметил Тоуд. — Впрочем, как раз этого и стоило ожидать от дома, удостоенного чести принимать такого великого авиатора. Тем не менее нельзя терять бдительности. Эти места, похоже, кишат судьями, комиссарами и неприветливыми епископами. Да и Замок с его темницами, насколько я понимаю, в двух шагах отсюда. А следовательно, мне нужно сматываться отсюда, и чем скорее…
Тут его мысли были прерваны каким-то звуком. Тоуд увидел, что кто-то аккуратно пытается повернуть снаружи дверную ручку. Обнаружив, что дверь заперта, неизвестный вежливо и ненавязчиво постучал. Вслед за стуком из-за двери послышался голос, принадлежащий, судя по всему, пожилому мужчине:
— Как вы там, сэр?
Тоуд поспешно задернул шторы и прыгнул в кровать, ответив оттуда слабым, дрожащим голосом:
— Я болен, наверное, тяжело, и мне не следует подниматься с постели.
— Сэр, дверь заперта, и я не могу войти, чтобы занести еду, которую прислал вам его светлость. Может быть, оставить поднос за дверью?
Все это было сказано таким вежливо-услужливым голосом, что складывалось впечатление, будто у его обладателя не было в жизни других целей и радостей, кроме как прислуживать Тоуду. Почтительное отношение и еда, еда — совсем рядом, прямо за дверью, — против таких соблазнов Тоуд устоять не мог.
— Подождите, сейчас я доберусь до двери, — страдальчески заявил Тоуд, что не помешало ему оказаться у порога в мгновение ока.
Приоткрыв дверь — самую малость, — он посмотрел в щелочку и обнаружил за ней дворецкого с подносом в руке.
— Мне нехорошо, совсем нехорошо, и больше всего мне сейчас мешает свет, — прошептал Тоуд. — Я попрошу вас подождать, пока я снова лягу в постель, прежде чем вы войдете. И пожалуйста, не зажигайте свет. А если он вам нужен, то поставьте свечи подальше от кровати. Есть и пить я совсем не могу, но не попытаться отведать хоть что-нибудь было бы невежливо по отношению к гостеприимным хозяевам.
Речь, похоже, удалась Тоуду, если не сказать, что слишком. Дворецкий, казалось, был готов расплакаться от сочувствия и сострадания к больному пилоту.
— Бросьте, старина, я еще не так плох, — хрипло произнес Тоуд, залезая под одеяло и укутываясь до самого носа.
Жадно и нервно следил он за тем, как дворецкий манипулирует с благоухающим подносом. Тот же, оставив в комнате лишь одну свечу на дальнем конце стола, поспешил удалиться.
Уже из-за двери он сообщил:
— Его светлость и гости поместья желают вам скорейшего выздоровления, сэр. Для них большая честь то, что вы оказались в этой усадьбе. Кроме того, они готовы предоставить вам любую медицинскую помощь.
— Сон и покой — вот лучшие лекарства, — ответил Тоуд. — Пожалуйста, передайте его светлости и гостям мою благодарность и попросите их подождать. Я думаю, что через день-другой уже ничто не помешает мне лично выразить им мою признательность, а пока что я предпочел бы выздоравливать в одиночестве.
Дворецкий кивнул и закрыл за собой дверь.
Выждав какую-то секунду, Тоуд отбросил одеяло и кинулся к столу, чтобы поближе ознакомиться с подносом. Там оказался омлет, обжаренные кусочки хлеба с хрустящей корочкой, чай, вазочка с фруктовым компотом и бокал сухого белого вина, судя по букету — высочайшего качества.
— Было бы совсем замечательно, если бы этого принесли побольше, — сказал Тоуд, мгновенно осушив бокал. — Как, впрочем, и всего остального. Но я, искатель приключений, должен принимать жизнь такой, какая она есть, и довольствоваться редкими скупыми радостями, что выпадают на его долю.
С этими словами он резво разделался с ужином и стал обдумывать, как быть дальше.
Во-первых, в кожаном обмундировании ему становилось все жарче, и с этим нужно было что-то делать. Во-вторых, на улице стемнело и было бы глупо бежать сейчас, плутая в темноте по незнакомой местности. А в-третьих, если не считать несколько ограниченного питания, здесь он очень даже неплохо себя чувствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81