Секретарь, вы согласны?
— Да, ваша честь. Абсолютно согласен. Измученный и подавленный, но уже вновь уносимый куда-то вдаль каруселью надежды, Тоуд был высвобожден из железных объятий кресла и передан на попечение стражникам-конвоирам и тюремщику, которые однажды уже ввели его в этот зал, а теперь поспешно вывели за дубовую дверь.
— Очная ставка, как я и говорил, — подмигнул Тоуду тюремщик.
— А что, раньше нельзя было ее провести? — огрызнулся Тоуд.
— Все в соответствии с процедурой, старина, все в соответствии, — вздохнул тюремщик с таким видом, словно дал исчерпывающий и убедительный ответ.
Тоуда вновь повели по коридорам и вверх-вниз по лестницам. На каждом повороте, на каждой лестничной площадке путь преграждали на миг отпиравшиеся перед конвоем и арестантом тяжелые двери и стальные решетки. Наконец, шагнув за очередную дверь, Тоуд оказался в одном из внутренних двориков Замка, выделенном для прогулок заключенных.
— В одну шеренгу — становись! — раздался зычный хриплый голос.
Шеренга была составлена из одиннадцати рецидивистов, закоренелых преступников и отпетых негодяев, двенадцатым к которым был присоединен Тоуд. Оказавшись самым малорослым, приземистым и коренастым из них, Тоуд изо всех сил попытался распрямиться и вытянуться, чтобы придать себе роста и убавить размер в поперечнике. Главное, решил он, ничем не выделяться. Почему-то ему казалось, что, если он будет опознан, это станет концом всему, крахом последней надежды на спасение.
В дальнем конце двора распахнулась другая дверь, и в нее, сопровождаемый двумя полицейскими, вошел высокий худощавый мужчина в визитке. Это был не кто иной, как дворецкий, которого Тоуд не только обманул, введя в заблуждение относительно своей персоны, но и склонял к взятке! Чуть было разгоревшийся в душе Тоуда светоч надежды безвозвратно погас.
— Пожалейте меня! — в отчаянии закричал он.
— Арестованные, молчать!
— Только не меня, не показывайте на меня, проявите милосердие, — умолял Тоуд в порыве жалости к самому себе, смешанном с волной страха.
Падая на колени и моляще поднимая руки к небу, он простонал:
— Я не хотел! Я же не нарочно!
— Сэр, — обратился к дворецкому один из полицейских, — есть ли среди этих джентльменов кто-нибудь, кто был бы вам знаком? Говорить ничего не следует. Если вы кого-то узнаете, просто укажите на него рукой. Во времени мы вас не ограничиваем.
Медленно-медленно дворецкий поднял руку, медленно-медленно выставил вперед указательный палец и столь же медленно, но зато без колебаний ткнул им в сторону Тоуда.
Взвыв, Тоуд потерял сознание и рухнул в подставленные руки каторжника, оказавшегося его соседом по шеренге.
Очнулся он уже в знакомом ему неудобном деревянном кресле. Однако на этот раз руки его не были пристегнуты к подлокотникам; не стягивали их и наручники, как не висели на ногах и тяжелые кандалы. Более того, кто-то потрудился подложить пару подушек — за него и под него, чтобы сидеть в кресле было удобнее.
«Это, наверное, для того, чтобы помочь мне выдержать худшее и не сойти с ума на месте», — решил про себя Тоуд.
— Подсудимый, — обратился к нему председатель судебной коллегии, — в анналах истории юстиции не много найдется дел, казавшихся в начале их рассмотрения столь очевидными и предопределенными, как ваше. С чего мы начинаем, когда нарушенными оказываются столько законов, когда налицо столько явно преступных деяний, когда потрясены сами устои нашего общества? Во-первых, мы…
Тоуд впал в прострацию и перестал вслушиваться в слова судьи. Он понял, что пропал. Жизнь стремительно заканчивалась, времени оставалось всего ничего. Еще немного, и тюремный палач…
— …но, с другой стороны, и мы не должны сбрасывать со счетов эту сторону, следует принять во внимание факт (неоспоримо подтвержденный столь достойным доверия свидетелем, каковым является дворецкий лорда) проявления смелости, хладнокровия, летного мастерства и — что там говорить — героизма, продемонстрированного данным конкретным Тоудом Жабой в течение полета, от исхода которого зависели жизни горожан, тысяч наших сограждан.
В голове Тоуда что-то щелкнуло, и он стал прислушиваться.
— Один, вооруженный лишь гением разума и собственным мужеством, оказавшись перед страшным выбором — подвергнуть опасности жизни других или рисковать своей, он, наш герой, принял вызов судьбы и стал бороться за живучесть омертвевшего летательного аппарата. И он справился, я бы даже сказал — триумфально победил там, где любой другой неминуемо потерпел бы поражение. Он позволил себе покинуть обреченный самолет, но — когда он это сделал? Только тогда, уважаемые коллеги, когда стало ясно, что угроза городу миновала, что никакого вреда падающая машина никому не нанесет. И вот он…
Тоуд слушал словно зачарованный.
— …он, поступивший как герой, предпочел не распространяться об этом и никак не акцентировать внимание на своей персоне. Скромный, как никто, он тайно, вновь рискуя собой, покинул место своего временного пристанища — во избежание хвалебных славословий в свой адрес. Затем ему снова пришлось рисковать жизнью — уже в третий, в четвертый, в пятый раз! Стремление избежать ненужной суеты, отсутствие тщеславия и желания быть в центре внимания послужили причиной целой череды храбрых побегов и стремительных исчезновений, подобные которым нам нечасто приходится видеть. И затем, когда наш храбрый герой был доставлен сюда, стал ли он изменять себе, своим твердым убеждениям? Нет, он ни на йоту не отступил от принципов скромности, столь естественных для него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81