Сам знаешь, будь дело совсем гиблым, Барсук не стал бы утруждать себя напрасными мыслительными усилиями. А если он задумался, значит, что-то будет. Нам же остается только ждать и надеяться. Чтобы немного прийти в себя и успокоиться, я предлагаю понадеяться на то, что Выдра напоит нас горячим морсом, угостит чем-нибудь вкусненьким и порадует более приятными новостями, чем те, что дошли до нас сегодня.
Барсук же, оставленный в одиночестве, действительно начал думать. Он почти неподвижно просидел в кресле до самой ночи, напряженно ворочая мозгами. Видимым результатом этих размышлений стало то, что уже ближе к полуночи он встал, зажег свечу, проследовал в свой кабинет и сел за письменный стол.
Много лет прошло с тех пор, как он в последний раз оказывался перед необходимостью писать письмо. И еще никогда в жизни не возникало у него настолько серьезного повода, чтобы набраться храбрости и обратиться с письмом к такому почтенному, далекому, почти мифическому персонажу, каковым был для Барсука главный редактор «Таймс».
Но Барсук все же заставил себя пойти на это. Дерзновенной десницей он надписал конверт:
«Частное письмо. Конфиденциально. Не для публикации».
Всю ночь продолжалась напряженная работа мысли и пера. Уже под утро Барсук вызвал к себе самого шустрого и проворного горностая и обратился к нему со следующими словами:
— Далеко не всегда мы с тобой честно и по-доброму смотрели в глаза друг другу. Не могу не признать, что в вопросе об обещанном почетном чаепитии я вел себя без надлежащей расторопности. Это нужно исправить, и это будет исправлено. Но в жизни порой случается такое, что трудно, иногда почти невозможно исправить. И когда мы сталкиваемся лицом к лицу с такими несчастьями и неприятностями, нам надлежит забыть о наших разногласиях и вместе бороться за общее благо.
— Ну? — не очень-то вежливо выразил горностай свои сомнения. — И что ты имеешь в виду на этот раз?
— Величайшую ошибку правосудия, — многозначительно заявил Барсук. — А теперь слушай: ты возьмешь вот это письмо и, используя все свое проворство и изворотливость, равно как и знание Белого Света за Рекой, доставишь его по указанному адресу.
— А что случилось-то? — Горностай явно не пришел в восторг от просьбы Барсука.
— Дело не только в том, что случилось. Важнее — с кем. Так вот, дело касается мистера Тоуда из Тоуд-Холла.
— А, ну да, Тоуд, — не без некоторого уважения в голосе сказал горностай.
Это скрытое уважение не ускользнуло от наблюдательного Барсука, как, впрочем, и не слишком удивило его. Выходки Тоуда не могли не вызвать определенного отклика в душах склонных к пакостям и гадостям ласок и горностаев. Свой своего ищет, — порывшись в памяти, Барсук извлек из ее глубин эту многозначительную аксиому. Впрочем, сейчас вопреки всяким истинам и явным различиям горностаи были позарез нужны Барсуку, а конкретно этот — в особенности.
— А я буду приглашен на чай? — дерзко осведомился горностай.
Барсук загадочно улыбнулся, пошарил за спиной на каминной полке и извлек оттуда пачку карточек, на которых самым эффектным и крупным шрифтом, самыми блестящими буквами было напечатано:
«Приглашение».
— Одно из них — для тебя, — сообщил Барсук, — при условии, что ты доставишь письмо по адресу.
Бусинки глаз горностая заблестели и вожделенно забегали.
— Я лично подпишу приглашение на твое имя. Персонально! — многозначительно добавил Барсук.
— А я буду сидеть от тебя по правую руку? — почти заговорщически поинтересовался горностай.
Поперхнувшись от такой неслыханной дерзости и заставив себя проглотить уже вертевшийся на языке суровый ответ, Барсук не без усилия произнес:
— Несомненно.
Не тратя больше ни секунды, горностай схватил конверт и был таков. Барсук едва успел проследить за ним взглядом.
— Это все, что я мог сделать, — прошептал Барсук, отлично понимая, как мала вероятность того, что его жалкий голос будет услышан в море новостей, перерабатываемых и поглощаемых самым влиятельным в стране периодическим изданием. — Остается только ждать и надеяться…
* * *
Никакой надежды не осталось в душе Тоуда к тому времени, как спустя несколько дней дверь камеры отворилась и на пороге появился его персональный тюремщик в сопровождении троих своих самых рослых и сильных коллег-сослуживцев.
Они вновь заковали Тоуда в ручные и ножные кандалы, оставив ему возможность лишь еле-еле перебирать ногами и, спотыкаясь и падая, тащиться по бесконечным тюремным коридорам и лестницам. Только сейчас Тоуд обратил внимание на то, как сильно вытерты и выщерблены эти ступени и плиты многими поколениями ходивших по ним арестантов и стражников.
— Нет, нет, не сюда… пока что! — воскликнул «оптимистически» настроенный приятель Тоуда.
Как раз в этот момент несчастный узник сунулся было в какой-то особенно мрачный и зловещий коридор. В конце узкого прохода виднелась решетка, а за ней — на фоне серого неба, впервые увиденного Toy дом за время заключения, — петля виселицы, гостеприимно покачивавшаяся на утреннем ветерке.
Тоуд чуть не упал в обморок, но, поддерживаемый под руку тюремщиком, услышал, как тот успокаивает его:
— Я же сказал, что нам пока не туда. В сегодняшнем списке никакого мистера Тоуда нет.
— В списке? В каком еще списке? — попытался выяснить Тоуд.
— Осужденных окончательно и бесповоротно, тех, чей приговор обжалованию не подлежит.
Покрывшись холодной испариной, Тоуд задал мучивший его вопрос:
— А куда меня ведут?
— На судебное заседание, разумеется, — помогая ему проделать последние несколько шагов, ответил тюремщик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81