Тот в эвакуации, другой в армии, третий задержался на оккупированной земле, четвертый погиб. Узнать, скорее узнать...
Десятки партизан толпились у штабной землянки. Командиры отрядов, политруки - те уже давно вошли. Поздороваются и отойдут в сторонку, сядут или стоя слушают - только бы не пропустить слова.
- Алексей Федорович, Владимир Николаевич, не томите!
Я прежде всего потребовал, чтобы доложили о главных происшествиях в соединении.
За время нашего отсутствия соединение ушло с Орловской земли, вернулось на Черниговщину, в Елинские леса. Много событий произошло за это время.
Попудренко начал:
- Во-первых, - встретились с Лысенко...
- То есть как это встретились? Я чего-то не понимаю. Можно подумать, что у Лысенко целый отряд...
- Так оно, Алексей Федорович, и есть. Он тут, на Черниговщине, пока мы уходили в Орловскую область, тоже не зевал. Когда разведчики доложили, что в Елинских лесах действует отряд имени Щорса под командованием какого-то Лысенко, я, конечно, догадался, что это наш Федор Ильич. Думал, придется его из партии исключить. А некоторые товарищи требовали даже расстрела...
Лысенко был у нас командиром роты. В августе прошлого года, когда нас окружили крупные силы карателей, его рота оказалась отрезанной от наших главных сил. Позднее части его людей удалось пробиться к нам. По их рассказам, получалось так, что Лысенко растерялся, запаниковал и распустил свою роту мелкими группами. У нас считали его чуть ли не предателем.
- Представьте, Алексей Федорович, - продолжал Попудренко, - Лысенко без нас так развернулся, что его не то что наказывать - награждать надо. С ним отбилась тогда от нас группа в пятьдесят с чем-то человек. А мы встретили отряд в триста двадцать бойцов с пулеметами, пушками. Они тут за это время провели десятки операций. Как теперь быть с ним? Окончательного решения у нас нет. Но я так считаю, что отряд его следует принять обратно...
Я переглянулся с Дружининым. Он меня понял. Если бы Попудренко знал, о чем мы думаем!
В Москве, как только мне стало известно, что наше соединение будет разделено, что на Черниговщине останется меньшая его часть, я усомнился выдержат ли? С приближением фронта, естественно, увеличивается и насыщенность всего прифронтового района войсками. В глубоком тылу противника действуют против партизан специальные карательные части и авиация. А здесь и отступающие немецкие части, и прибывающее пополнение... Разве потерпят они соседство партизан?
То, что произошло с группой Лысенко, успокоило и обрадовало меня.
- Да вот он и сам - Лысенко, - сказал Попудренко.
Действительно у двери нерешительно топтался наш старый товарищ. Я пошел к нему навстречу. Мы расцеловались, как принято у партизан после долгой разлуки. Он, конечно, понял, что это хороший знак. Так же сердечно поздоровался с ним и Дружинин.
- Сколько уже у вас бойцов, говорят, больше трехсот? Верно это?
- Теперь уже триста семьдесят два, Алексей Федорович. - Будет нужно еще найдем. Многие просятся в отряд. Валом идут.
В этом-то и дело. Наступление Красной Армии воодушевляло народ, активизировало. В легенду о непобедимости немцев теперь никто уже не верил.
И те, что прятались по углам, переживали да раздумывали, обрели мужество, искали оружие, шли к партизанам.
- Полицаи целыми табунами перебегают к нам, - сообщил Рванов.
- И без полицаев обойдемся!
- Надо принимать, - оказал Дружинин. - Ведь в листовках-то мы призываем их переходить на нашу сторону...
Было ясно, что, если оставим мы здесь с Попудренко человек пятьсот, отряд быстро вырастет.
Рассказали товарищи и о наиболее значительных боевых операциях, проведенных в наше отсутствие. Самым интересным и удачным был налет на Корюковский гарнизон. Не забывали наши партизаны этот городок!
- Разрешите, товарищ Федоров, - перебил рассказчиков Попудренко. Это надо подробно, а время уже шестой час утра. Мое мнение - рассказы отложить, а сейчас начать заседание обкома.
Так и сделали.
*
И вот, ранним мартовским утром в старой партизанской землянке осталось несколько человек - члены Черниговского подпольного обкома, начальник штаба, два или три командира. Как было шумно только что! А стоило мне вытащить из кармана, положить у лампы, разгладить ладонью листки приказа, воцарилась мертвая тишина.
Припомнился мне июльский вечер 1941 года, когда члены бюро обкома собрались в моем кабинете, чтобы ознакомиться с директивами, которые я только что привез из ЦК КП(б)У о создании подполья, об организации партизанских отрядов. Двадцать месяцев отделяли нас от того заседания обкома. Двадцать месяцев самой тяжелой войны, какую пришлось когда-либо вести нашим народам, двадцать месяцев борьбы в тылу врага.
Вот сидит против меня Николай Никитич Попудренко. В тот далекий вечер он первым поднял руку, когда я задал вопрос - кто изъявляет согласие остаться во вражеском тылу. Семен Михайлович Новиков - он тоже был тогда среди нас, - и Василий Логвинович Капранов, и Василий Емельянович Еременко, и Петрик. Директива, которую дала нам тогда партия, - выполнена. Отряды партизан, созданные обкомом, подпольные организации городов и сел действуют...
- Что это ты медлишь, Алексей Федорович? - спросил Попудренко. - А то давай, я почитаю! - И он потянулся за приказом.
- Подожди, Николай Никитич... Раньше, чем начать, хочу предупредить и тебя, и Семена Михайловича, и товарища Короткова - всех, кто остается...
- Как это "остается"?.. Кто остается? Где? - посыпались со всех сторон вопросы.
- Спокойно, товарищи!.. Так вот, раньше, чем читать приказ, должен предупредить, что Центральный Комитет партии назначил новый состав Черниговского обкома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76