- Что, не учил тебя разве командир, как надо рапортовать?
- Так точно, учил.
- А зачем же ты кланяешься?
- Так в хате же...
- Значит, ты командира в хате не видел?
- Ни. В хате я не був с тогу року, як каратель нашу хату спалыв.
- Ну, а где сводка?
Хлопчик полез в сапог и достал измятую бумажку с кодированным донесением. Пока я разбирался в цифровых обозначениях, связной улыбался во весь рот...
- Ого!.. Ошибка, наверное. Посмотрите-ка, товарищ Егоров.
Егоров прочитал вслух:
- С восьмого по четырнадцатое августа подорвано девять эшелонов противника. Из них один ремонтный поезд, который подорвался в ночь на пятнадцатое августа на мине замедленного действия. Всего за тридцать один день подорвано двадцать два эшелона. Общий перерыв движения в результате действий отряда - сто пятьдесят четыре часа...
- Брехня! - с сердцем воскликнул Тарасенко.
Что тут стало со связным! Он побледнел, весь подобрался, улыбка мгновенно сбежала с его лица. Казалось, он кинется на Тарасенко. Но хлопчик только набрал в грудь воздуха и с шумом его выпустил - сдержался.
- Говори, говори, - подбодрил я его.
- Наш командир николы не бреше! - воскликнул он с жаром.
- А ты что, сам эшелоны считал? - с усмешкой спросил его Тарасенко.
Связной не удостоил его ответом, даже не повернулся в его сторону.
- Надо разобраться, - с сомнением покачивая головой, сказал Егоров...
- А я кажу - вин николы не бреше! - повторил связной.
Чтобы охладить его пыл, я приказал ему выйти. Разобраться действительно следовало. Если б я не знал, что Кравченко хмельного в рот не берет, решил бы, что донесение он писал под влиянием винных паров.
Кто-то из штабных работников батальона проговорил как бы про себя:
- Позавчера Кравченко передали указание о подготовке материалов к награждению...
- Э, бросьте, - сказал я. Сказал, но тут же подумал, что сведения, которые дают большие отряды, тщательно проверяются. И к Балицкому, и к Маркову, и сюда, к Тарасенко, ездили товарищи из штаба соединения. У Кравченко же никого не было. Как ни тяжело подозревать заслуженного командира в очковтирательстве, но проверить его донесение необходимо.
"В сущности, что я знаю о характере Кравченко?" - подумал я.
Он сдержан, хладнокровен, но бывает резок. Аккуратен, исполнителен и, безусловно, храбр. Но ведь Кравченко разведчик с большим стажем. Качества, которые я подметил, могут быть вовсе и не качествами его характера, а всего лишь профессиональными признаками.
- Сколько толу он у нас получил? - спросил я Егорова.
- Я как раз об этом-то и думаю, товарищ Федоров. В последний раз отправили ему сто кило...
- Из них двадцать я взял у него в долг, - сказал Тарасенко.
- Тогда, - продолжал Егоров, - тем более странно. За все время сто восемьдесят кило... Если считать по нормам Балицкого, пятнадцать-двадцать килограммов на эшелон... Никак не получается...
- Ладно, на месте поговорим. Вы тут оставайтесь, товарищ Егоров...
Распрощавшись с товарищами, я вскочил в седло и приказал связному ехать поскорее...
*
Приходилось мне бывать и в крупных соединениях, и в небольших отрядах. Все они в чем-то походили друг на друга. Сперва задержат на заставе, проверят, потом протоптанной дорожкой подъезжаешь к лагерю и у штабной палатки или землянки видишь снующий народ. Если ночь, как сейчас, - у костра сидят, полулежат, беседуют дежурные. Командир вскочит, пойдет навстречу.
А тут мы учуяли уже дымок костра, а заставы все нет. Вдруг связной его фамилия Гарбузенко - сказал громким шепотом:
- Почекайте, я натяну, чтоб не гремело... - Слез со своего коняки, уверенно пошел в темноту леса и долго с чем-то там возился. Я пошел за ним. От дерева к дереву, удаляясь вглубь, были натянуты в два ряда парашютные стропы с привешенными к ним пустыми консервными банками. Гарбузенко сообщил мне, что это сооружение подходит к самому штабу. Я дернул. Банки загремели. В ту же секунду Гарбузенко свистнул два раза протяжно и один раз отрывисто.
- Разве можно дергать, товарищ генерал! Тут враз застрелят!
В ответ тоже раздался свист, и тогда мы поехали дальше. Всюду на тропе валялись сухие сучья. Откуда такое множество? Оказалось, что и хворост рассыпан специально, чтобы никто не мог пройти тут бесшумно.
И вот, наконец, в гуще ельника увидел я тусклый огонек, прикрытый со всех сторон поставленными и подвешенными еловыми ветками. Странное дело у костра никого нет. Сопровождавшие меня бойцы стали ругаться, один даже крикнул:
- Стрелять буду!
- Так где ж ваш штаб? - спросил я связного не без раздражения.
Из-за дерева вышел бородатый человек и, мягко ступая валенками, двинулся в мою сторону. Я направил на него свет электрического фонарика.
- Командир отряда, старший лейтенант Кравченко, - четко произнес бородач, поднося руку к фуражке. - Во вверенном мне отряде имени Богуна происшествий никаких нет... - И он продолжал установленные слова рапорта.
Я спешился, подал ему руку, но все еще не мог прийти в себя от изумления. Подошли еще два человека. Начхоз Петро Терещенко и повариха Руденко.
- Что с тобой, Федя, болен? - спросил я наконец. - Почему в валенках, почему борода? Где твои люди?
- Валенки, товарищ генерал-майор, для тепла, борода растет сама, я здоров, люди на задании.
Он отвечал по-военному четко. Но в четкости этой слышалась дерзость.
- В чем дело, товарищ Кравченко? Почему не вооружены лично? Почему не вижу надежной охраны лагеря и штаба? И объясните заодно, что это за... грамота? - я протянул ему донесение, присланное со связным.
- Разрешите отвечать?.. - Я, сдерживая накипающее бешенство, кивнул головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76