Честно
говоря, от их обилия становилось не по себе. Разноцветные огни скользили во
всех возможных направлениях с самыми неожиданными скоростями. Несколько раз
траектории спутников менялись у меня на глазах, причем под такими углами, что
в наличии гравикомпенсаторов можно было не сомневаться. С десяток спутников
имели явно километровые размеры -- они выглядели не точками, а маленькими
дисками. Вокруг одного такого диска периодически вспыхивал тусклый ореол,
который я определил как вторичные эффекты работы плазменных двигателей.
Похоже, эта махина ползла по такой низкой орбите, что ей постоянно
приходилось компенсировать потерю высоты от торможения в стратосфере.
На востоке, почти у самого горизонта, висело нечто вообще невообразимое --
тусклый квадратик, от которого уходила вниз колонна яркого света. Умом я
понимал, что это всего лишь космическое зеркало -- огромная блестящая
пленка, отбрасывающая на нужную точку земной поверхности солнечный свет. Но
единственная ассоциация, которую вызывало у меня зеркало, была до жути
прозаической. Окошко. Маленькое квадратное окошко в темном подвале, из
которого сочится дневной свет.
Зрелище открытого в небе окна вызывало у меня если не трепет, то какое-то
потрясающе неуютное ощущение. Ни на одной планете в галактике я не видел
такого простого и впечатляющего решения проблемы ночного освещения.
Земля казалась мне чужой, словно девчонка-одноклассница, впервые наложившая
яркий макияж и надевшая взрослое платье. Это был уже не совсем мой мир.
Но, если верить Маэстро, здесь любили Данькины картины. А та политика,
которую вела Земля последние два года, открыв планетам Храмов свое
существование, никак нельзя назвать несправедливой или колониальной.
Единственное, на чем Земля настояла, так это на создании системы взаимопомощи
человеческих миров с Десантным Корпусом в качестве основной ударной силы. Но
эта военная структура управлялась общим советом представителей планет, носила
явную оборонительно-противофанговскую направленность и за два года ничем себя
активно не проявила.
Возможно, я был несправедлив к родной планете.
Посреди ночи, когда костер стал догорать, я соорудил себе в сторонке постель
из веток и улегся досыпать. После скал Сомата колючее хвойное ложе показалось
мне вполне приемлемым.
@@@
Меня разбудили птицы.
Минуту я лежал, не открывая глаз. Где-то совсем рядом, в нескольких метрах
пощелкивала неведомая пичуга. Лет пять назад я счел бы ее пение немногим
мелодичнее вороньего.
Сейчас я был рад этим звукам. Меня приветствовала Земля -- не всегда
красивая, не всегда изысканно-благородная. Единственная родина людей. Моя
планета.
-- Здравствуй, -- прошептал я. -- Доброе утро...
-- Доброе утро.
Со мной поздоровались чуть удивленно, но вполне вежливо. Прежде чем
незнакомец закончил фразу, я, не вставая с земли, метнулся в сторону. Должно
быть, это выглядело забавно: полупрыжок-полусальто с одновременным
похлопыванием по затылку -- именно так должна была выглядеть со стороны моя
попытка вытащить из отсутствующих ножен утопленный меч.
Приземлившись метрах в двух от постели из лапника, я потянулся за пистолетом.
И остановил руку.
Мой утренний гость не напугал бы и ребенка. Тощий белобрысый парень лет
семнадцати, длинноволосый, в больших круглых очках. Неужели в двадцать втором
веке Земля не справилась с близорукостью? Из одежды на парне были черные
плавки и блестящая, словно из фольги, лента, небрежно намотанная на правую
руку от локтя до плеча. Несмотря на столь скудный гардероб, юноша был
совершенно незагорелым, кожа его отливала почти молочной белизной.
-- Твой утренний тренинг? Или я вас напугал?
Парень слегка улыбнулся. Несмотря на полную растерянность, я отметил
неожиданную смесь обращений на "вы" и на "ты" в его словах. Своим ответом
я, видимо, определял дальнейший стиль наших отношений...
Не люблю, когда за меня пытаются что-то решить.
-- И то и другое, -- пытаясь улыбнуться ответил я.
Парень задумчиво смотрел на меня. Потом приподнял ладони в своеобразном
приветствии.
-- Извини, -- вполне дружелюбно сказал он. -- Ждал, пока ты проснешься.
Хотел позвать на завтрак.
Его русский был безупречен -- но с легким акцентом, словно у прибалта. И
все же у меня не возникло ни тени сомнения, что он говорил на родном языке.
Просто русский язык чуть-чуть изменился.
-- Я думал, поблизости никого нет, -- пояснил я. -- Вот и растерялся.
-- Я роддер, -- невозмутимо сказал парень.
-- Роджер? -- я не понял незнакомого слова. И удивил этим собеседника.
-- Род-дер, -- раздельно произнес он. -- Или о нас уже никто не помнит?
Я пошел ва-банк.
-- Мне казалось, -- осторожно произнес я, -- что роддеров остались
единицы.
Парень поморщился, и я почувствовал, что угадал.
-- Нет, десятки... Понимаю. Суть в фангах и генормистах. Мы за скобкой.
Но -- есть.
Небрежно кивнув, я потянулся. И спросил:
-- Так как насчет завтрака?
Парень снова вытаращился на меня. Зачем-то снял очки -- и я заметил, что он
совершенно не щурится.
-- Ты интересно говоришь. Откуда?
Раздумывать не приходилось. Я показал рукой вверх.
-- Колонист?
-- С Земли, но долго жил там.
-- В объеме, -- совершенно дико заключил парень. Похоже, мой ответ его
удовлетворил. -- Насчет завтрака... Насчет... -- смакуя слово, произнес
он. -- Идем.
Мы двинулись к лесу. Парень вдруг спросил:
-- Знакомимся?
Я кивнул. Чем меньше звуков я издам, тем лучше.
-- Андрей.
-- Сергей.
Мы шли через лес, впереди Андрей, помахивая снятыми очками, за ним я. Парень
вилял между деревьями самым диким образом, никаких следов тропинки не было, и
я заволновался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11