— У меня новости, — провозгласил Черны. — Надеюсь, они всем понравятся.
— Вы пришли без оружия? — удивился Джордже. — Настолько уверены, что мы никому не переломаем ребра? А вдруг захотим сбежать и возьмем вас в заложники? Не забывайте, мы люди отчаянные.
— Неужели вы сделаете это, профессор?
— Конечно, нет. Хотите вина?
— Спасибо, профессор. Мои новости, думаю, порадуют капитана Харрисона, фон Караянов и Джакомо. Прошу прощения, господа, за небольшую инсценировку, в которой вам пришлось поучаствовать, но в данных обстоятельствах это было необходимо. Мы — не десантники Мурдже и, слава Богу, даже не итальянцы. Перед вами — члены партизанской разведгруппы.
— Партизаны, — Зарина произнесла это слово без какого-либо волнения или восторга. В услышанное невозможно было поверить.
Черны улыбнулся.
— Да, мы партизаны.
— Партизаны... — Харрисон помотал головой. — Партизаны... Так. Сейчас. Я думаю. Да, — он вновь помотал головой, и голос его повысился на октаву. — Как?1 Партизаны?!
— Это правда? — Зарина, схватив Черны за руки, встряхнула «итальянца». — Правда?!
— Конечно.
Мгновение девушка испытующе смотрела в глаза Черны, точно старалась найти в них подтверждение сказанному, затем неожиданно обвила руками шею мужчины и прижалась к его груди. Какое-то время она стояла так, замерев, но, вдруг внезапно отпрянула от партизана.
— Простите, — нахмурясь, сказала она, — я не должна была так себя вести. Черны рассмеялся.
— Почему? В нашем уставе нет правил, запрещающих новобранцам женского пола обнимать офицеров. И лично я ничего против этого не имею.
— Разумеется, таких правил нет, — Зарина неуверенно улыбнулась.
— Что же еще вас остановило? Вы нам не рады?
— Нет-нет, мы ужасно, ужасно рады!
— Рады? — пробормотал Харрисон. Первое потрясение у него миновало, и он пребывал в состоянии эйфории. — Рады? Слабо сказано! Вас прислало к нам само божественное провидение!
— Это было не божественное провидение, капитан Харрисон, а радиосообщение. Когда мой командир говорит мне «действуй», я действую. Вы ведь подумали об этом, госпожа фон Карали? Вас остановило именно это? Не волнуйтесь, опасения напрасны. Устав не позволяет мне расстреливать собственного командира.
— Собственного командира? — Зарина с недоумением посмотрела на партизана, затем на Петерсена, потом опять перевела взгляд на Черны. — Не понимаю.
Черны вздохнул.
— Вы не ошиблись, Зарина, и вы Джакомо. Мой командир — Петер. Бели раньше это надо было скрывать, то сейчас такая необходимость отпала. Мы оба партизаны, служим в разведке. Я простой офицер. Петер — заместитель шефа. По-моему, это все проясняет.
— Абсолютно, — подтвердил Джордже и вручил Черны стакан. — Держи, Иван, — он повернулся к Зарине. — На самом деле Иван терпеть не может, когда его называют «Черны». И не сжимайте свои кулаки. Это — жизнь. Да, мы — партизаны. Вы поцелуете Петера или ударите? — толстяк вновь стал серьезным. Добродушная нотка исчезла из его голоса. — В вас говорит уязвленное самолюбие. Если вы сердитесь на него за то, что он вас дурачил, то вы действительно дурочка. Не хмурьтесь, вы же попали к своим партизанам, попали целыми и невредимыми. А это — заслуга Петера. Неужели девочка, вы разучились по-настоящему радоваться? Или в душе не осталось места для таких чувств, как прощение и благодарность?
— О, Джордже! — Зарину поразили не столько слова, сколько интонация, с какой они были произнесены. До этого она никогда не слышала, чтобы толстяк говорил с такой горечью. — Я... Я такая эгоистка!
— Ну что вы! Как можно так говорить? — Джордже снова обрел чувство юмора. Он обнял Зарину за плечи. — Мне подумалось, что ваши нахмуренные бровки могут испортить всю прелесть момента, — толстяк огляделся по сторонам. Харрисон сидел за столом, уронив голову на руки. При этом он постукивал по столу пальцами и что-то бормотал себе под нос. — Вам нехорошо, капитан?
— Боже мой, Боже мой, Боже мой, — Харри-сон продолжал нервно барабанить пальцами по краю стола.
— Возможно, вам поможет «сливовица»? — сочувственно спросил Джордже.
Харрисон наконец оторвал от стола голову.
— Самое ужасное — в том, что я все, все помню, — изрек он, — могу воспроизвести буквально каждую фразу, каждое слово, своей сумбурной речи о долге, патриотизме, о недальновидном и близоруком идиотизме и... и... Нет, господа, не могу продолжать!
— Не переживайте так остро, Джимми, — сказал Петерсен. — Ваши слова были для нас как бальзам.
— Существуй в этом мире справедливость и сострадание, сейчас подо мной разверзлась бы земля! — вскричал англичанин. — Я называл себя британским офицером, словно других достойных людей, настоящих офицеров вокруг меня не было. Возомнил себя наблюдателем и аналитиком экстракласса. О Боже праведный, я все, все помню! Какая пытка!
— Досадно, что я пропустил эту речь, — сказал Черны.
— Досадно, — подтвердил Петерсен. — Утешьтесь тем, что Джимми помнит ее дословно. Надеюсь, он повторит нам свой спич в любое время на «бис».
— Сжальтесь над Побеждённым!-воскликнул Харрисон. — Разумеется, я слышал, Джордже, что вы сказали Зарине — сердиться и впрямь глупо. Но я чертовски, чертовски огорчен. Одурачен, одурачен, одурачен. Вдвойне обидно, что вы, Петер, не доверяли мне. Вы же доверились Джакомо? Джакомо ведь знал?!
— Заблуждаетесь, Джимми, — откликнулся Петерсен. — Я ничего не говорил Джакомо. Он сам обо всем догадался. Он солдат.
— А я? Разве я не солдат? Хотя, да, верно... Как вы сообразили, Джакомо?
— Я слышал то же, что и вы. На горной тропе майор говорил, точнее, объяснил капитану Черны, почему нас не следует связывать перед спуском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65