Мы ей немножко надоели. Конеч-
но, в большей степени это относится ко мне. Но все равно, пусть она от-
дохнет от нас. Она это заслужила. И даже если у нее роман - пусть. Она и
это заслужила. Я был ей всегда хорошим мужем, но никудышным возлюблен-
ным. Твоя мама уже лет двадцать не видела от меня ни цветов, ни внезап-
ных подарков, я не мог предложить ей поездку в какое-нибудь интересное
место, потому что свободное время у нас с ней практически никогда не
совпадало. И если сейчас там, в Швеции, все это у нее есть - я рад. Она
достойна этого.
- И что же, ты совсем не ревнуешь?
- Ну почему, ревную, конечно. Но в разумных пределах.
Видишь ли, мы с мамой очень дружны. Да, в наших отношениях нет роман-
тики, но мы прожили вместе двадцать семь лет, так что сама понимаешь...
Мы друзья, а это в нашем возрасте намного важнее. Ты боишься, что наша
семья развалится?
- Боюсь.
- Ну, что ж... Либо мама получит то, чего ей так недостает, и вернет-
ся домой, либо выйдет замуж в Швеции, разведясь со мной. Что изменится
лично для тебя? Мамы не будет в Москве? Так ее и сейчас здесь нет, и со-
вершенно непонятно, когда она захочет вернуться. И потом, положа руку на
сердце, признайся: неужели ты так сильно нуждаешься в мамином при-
сутствии? Прости, ребенок, я знаю тебя так давно, что имею право коечто
сказать. Тебе не так уж и нужно, чтобы мама жила в Москве, просто тебя
задевает, что она готова жить вдали от тебя. А что касается нас с тобой,
то ты же не перестанешь приходить ко мне только потому, что я больше не
являюсь мужем твоей матери, верно?
- Конечно, папуля. Ты мне как родной отец. Я тебя очень, очень люблю,
- грустно сказала Настя.
- И я люблю тебя, ребенок. А маму не осуждай. И меня, кстати, тоже.
- Я знаю, - кивнула Настя. - Ты меня с ней познакомишь?
- А надо? - засмеялся Леонид Петрович.
- Интересно же!
- Ладно, если интересно - познакомлю. Только дай слово, что не будешь
расстраиваться.
Уснуть Насте удалось только ближе к утру. Она все пыталась осмыслить
то, что услышала от своего начальника Гордеева. Милиция, купленная мафи-
ей, - не новость. Но до тех пор, пока это случалось с другими, в другом
подразделении, в другом городе, это воспринималось как факт объективной
реальности, с которым надо считаться и который следует принимать во вни-
мание при анализе информации и принятии решений. А когда это случается
рядом с тобой, в твоем отделе, с твоими друзьями, то из служебно-анали-
тической проблема становится нравственно-психологической, не имеющей од-
нозначного решения. Как работать дальше? Как себя вести с коллегами? Ко-
го подозревать? Всех? И тех, кого недолюбливаешь, и тех, кому симпатизи-
руешь, и тех, к кому искренне привязана? И если заметишь что-то, вызыва-
ющее подозрение, в поведении когонибудь из сотрудников отдела, то что с
этим делать? Бежать к Колобку доносить? Или таить в себе, внутренне заж-
мурившись и повторяя, что ничего такого не было? А может быть, самоуст-
раниться, сказав себе, что предавать друзей нельзя, даже если они не
правы, и пусть с ними разбираются враги? Тогда кто же здесь враг? Инс-
пекция по личному составу? Или все-таки тот, кто оказывает услуги прес-
тупникам вопреки интересам правосудия? Господи, как много вопросов! И ни
одного ответа...


Глава вторая

В кабинет к следователю городской прокуратуры Константину Михайловичу
Ольшанскому Настя попала впервые. Они знали друг друга давно, но встре-
чались только на Петровке, где Ольшанский частенько бывал. Он был умным
человеком и опытным следователем, грамотным, добросовестным, мужествен-
ным, но Настя его почему-то недолюбливала. Она не раз пыталась разоб-
раться в своем отношении к нему, но причин нелюбви к Ольшанскому так и
не поняла. Более того, она знала, что очень многие относились к нему
точно так же неприязненно, хотя открыто признавали его профессионализм и
высокую квалификацию.
Внешне Константин Михайлович производил впечатление недотепы-неудач-
ника: смущенный взгляд, мятый пиджак, на любом галстуке - непременно ка-
кое-то постороннее пятнышко непонятного происхождения, далеко не всегда
вычищенные ботинки, очки в чудовищно старомодной оправе. Кроме того,
Ольшанский отличался весьма живой мимикой и тем, что совершенно не сле-
дил за лицом, особенно когда занимался писаниной. Сторонний наблюдатель
с трудом удерживался от смеха, видя эти невероятные гримасы и высунутый
кончик языка. Вместе с тем следователь бывал резок и невежлив, хотя и не
часто, и, как ни странно, в основном с экспертами. Он был помешан на
криминалистике, читал всю новейшую литературу, вплоть до диссертаций и
материалов научно-практических конференций, и во время осмотра места
происшествия буквально стоял над душой у экспертов, предъявляя им ка-
кие-то немыслимые требования и ставя перед ними самые неожиданные вопро-
сы.
Кабинет Ольшанского был довольно точным отражением своего хозяина: на
полированной поверхности приставного стола - круги от горячих стаканов,
рабочий стол захламлен донельзя, пластмассовый абажур настольной лампы
померк под вековым слоем пыли, из ярко-зеленого превратившись в туск-
ло-серый. Короче, кабинет Насте не понравился.
Ольшанский встретил ее дружелюбно, но тут же спросил про Ларцева.
Владимир Ларцев вместе с Михаилом Доценко первые девять дней, с 3 по 11
ноября, выполняли поручения следователя по делу об убийстве Виктории
Ереминой, и Константин Михайлович ожидал увидеть кого-то из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19