Но я очень рад, что мои опасения ложны.
Синяев и Ньяньиньг засмеялись.
В последующие дни они внимательно следили за тем, как медленно, но непрерывно увеличивалась на корабле тяжесть всех предметов. Белый шар летел все быстрее и быстрее, приближаясь к моменту, когда двигатели остановятся и он полетит по инерции.
Тогда исчезнет всякая тяжесть и наступит странная, фантастическая жизнь без веса. Она будет продолжаться девять лет по часам Земли, но только три – по часам корабля. И все это время звездолет будет мчаться с одной и той же скоростью к далекой Каллисто, через мрак и холод Вселенной, из мира безмолвия к миру света, движения и жизни.

БЕЗ ВЕСА

Незаметно приблизился день пятнадцатое марта, когда экипаж звездолета должен был погрузиться в сон, чтобы без вреда для себя перенести сравнительно короткий период чрезмерного увеличения тяжести. Широков уже с трудом мог поднять свою пишущую машинку. Кресла в его каюте стали так тяжелы, что приходилось напрягать все силы, чтобы сдвинуть их с места. Ходить, а в особенности подниматься по лестницам, было утомительно. У Петра Аркадьевича было такое ощущение, будто он постарел по крайней мере лет на сорок.
По совету Синьга, он работал теперь полулежа на мягком диване, стараясь двигаться как можно меньше.
– Даже думать стало как будто тяжелее, – заметил Синяев.
Они говорили медленно и невнятно, с трудом двигая губами и языком. Синяев был бледен.
– Я себя плохо чувствую, – ответил он на вопрос Широкова.
Они замолчали, устав от этого короткого разговора, и долго неподвижно лежали: Широков – на том, что отдаленно напоминало диван, Синяев – в кресле. Слышалось только напряженное дыхание. Каждый вздох требовал усилий, словно что-то тяжелое лежало на груди и мешало дышать.
– Я долго не выдержу, – сказал Синяев.
– Сегодня, – ответил Широков.
Он вынул часы. Это был прекрасный хронометр, подаренный ему профессором Лебедевым накануне старта. «Возьмите их, – сказал Семен Павлович. – Эти часы будут верно служить вам все двадцать пять лет».
– Они стоят, – сказал Широков. – Пружина не в силах двигать механизм, все части которого стали в два с половиной раза тяжелее.
Без стука в каюту вошел Синьг. Каллистянский врач двигался с очевидным усилием. За ним вошел Мьеньонь. Будучи моложе своего товарища, инженер шел легче и без видимого усилия нес небольшой плоский предмет, похожий на футляр готовальни.
– Мы пришли пожелать вам спокойной ночи, – улыбаясь, сказал он.
– Кроме вас и нас двух, – прибавил Синьг, – весь экипаж звездолета уже спит. Теперь ваша очередь.
– Наконец-то! – облегченно вздохнул Синяев. – Начните с меня.
– Вы ляжете у себя?
– Да, конечно, – ответил астроном.
Он вышел с обоими каллистянами.
– Разденьтесь и лягте, – сказал Синьг, на мгновение задержавшись у двери.
– Хорошо, – ответил Широков.
Оставшись один, он подошел к стене и нажал кнопку. Беззвучно отделившись от стены, как бы выйдя из нее, появилась широкая мягкая постель.
Ожидать пришлось недолго. Минут через семь оба каллистянина вернулись.
– Ну как? – спросил Широков.
– Гьеорьгий уже спит, – ответил Синьг.
Мьеньонь открыл футляр. В нем находилось несколько прозрачных кубиков, наполненных бесцветной жидкостью, и банка прямоугольной формы.
Широков знал, что это такое.
– Сначала питание, – попросил он, – потом сон.
– Как хотите, – ответил Синьг.
Он положил четыре кубика у сгиба локтей обеих рук Широкова. Через минуту кубики были пусты. Питательный раствор безболезненно впитался сквозь стенки кубиков и кожу внутрь тела.
– Меня разбудят или я проснусь сам? – спросил Широков.
– Проснетесь сами, – ответил Синьг. – Доза рассчитана на двести двадцать пять часов сна.
– Так точно?!
Широков повернулся набок. Синьг заботливо подложил ему под спину подушку.
– Вам удобно?
– Очень хорошо. Давайте!
Синьг поднес к его рту гибкую трубку, соединенную с банкой. На конце трубки находился, раструб, плотно закрывший губы.
– Вдохните все сразу, – сказал Синьг. – Одним глубоким вдохом.
Широков с силой вдохнул. На секунду ему показалось, что фигуры каллистян закачались и как-то странно расплылись. Потом все исчезло, и он погрузился в глубокий сон без сновидений.
Он не почувствовал, как Синьг ласково провел рукой по его лбу и волосам.
– Не забудьте, – сказал он Мьеньоню, – время от времени заходить к ним и передайте об этом Ньяньиньгу. Если заметите малейшую перемену, немедленно разбудите меня.
– Ну конечно! – ответил инженер. – Мы хорошо знаем, что эти два человека для нас бесценны.
Синьг задумчиво смотрел на спящего Широкова.
– Странно, – сказал он. – Когда мы находились на их планете, я как-то привык к цвету их кожи, а сейчас она кажется мне снова необычайной. Посмотрите, как причудливо и как нежно коричневатый цвет лица переходит в розовый цвет шеи и плеч. А кисти рук совсем белые. Действительно, фантазия природы неисчерпаема. А их глаза! Какая странная форма. У Гьеорьгия они серо-зеленые, а у Пьети – чисто-голубые. Если бы мы вернулись одни, нам могли не поверить, что могут существовать такие удивительные люди.

* * *

Белый шар мчался сквозь черную пустоту.
Беззвучно работали двигатели, отбрасывая назад невидимый глазом свет. Постепенно увеличивающаяся сила реакции все с большей и большей мощью толкала вперед огромный корабль, становившийся все тяжелее и тяжелее.
Экипаж спал.
Мьеньонь, лежа в своей каюте, внимательно следил за показаниями приборов, расположенных перед ним на стене. В той же каюте спал Ньяньиньг. Через определенное время он проснется и сменит Мьеньоня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83