– Чем могу быть полезна, синьор?
– Дорогая синьора Перрино, как известно, озарение свыше всегда приходит нежданно-негаданно и иногда в самых своеобразных местах. На меня оно снизошло в тот самый момент, когда я в растерзанных чувствах проезжал мимо витрины вашего чудесного заведения. Откроюсь вам, но только вам и больше никому.
Он, притворно нахмурив брови, грозно посмотрел в сторону девушек. Они прыснули.
– Мне сейчас предстоит встреча с одной особой, от которой зависит вся моя жизнь. Вы ведь помните, как в Древнем Риме во время гладиаторских боев прекрасные дамы одним движением пальчика решали судьбу мужчин. Пальчик вверх – жизнь, пальчик вниз – смерть.
– Как же, как же! Как сейчас помню, – улыбаясь, сказала синьора Перрино.
– Вы помните?! Должен выразить вам свое восхищение, вам известен секрет вечной молодости.
Общий смех был ему ответом.
– Заметьте, я смеюсь вместе с вами, хотя сейчас мне совсем не до смеха. У вас есть нечто, способное мне как-то помочь. По крайней мере, я на это надеюсь.
Синьора Перрино с интересом смотрела на молодого человека. Какое красивое, выразительное лицо, большие руки с длинными пальцами музыканта. Очень артистичный типаж. Даже потрепанные джинсы и видавшая виды кожаная жилетка выглядели на нем живописно. Он смеется, а в глазах стоит печаль. Ей вдруг захотелось помочь ему.
– И что же это нечто?
– Я бы очень хотел купить у вас этого милого зверька. – Он повернулся к витрине.
– Я охотно подарю его вам. Анна, достаньте, пожалуйста, Роберто.
– Роберто? Надо же, его зовут, как меня.
Он порывисто опустился на одно колено, взял руку синьоры Перрино и нежно поцеловал.
– Вы – ангел. Вы даже не представляете себе, что вы сейчас для меня сделали.
Он встал, взял медвежонка под мышку, поклонился дамам и вышел.
Синьора Перрино вздохнула и повернулась к девушкам.
– Дай ему Бог всего, чего он так желает. Его любимой несказанно повезло в жизни. Будем надеяться, что она это оценит.
В кондитерскую вошла пожилая пара. Девушки занялись ими, а синьора Перрино, улыбаясь и покачивая головой, вернулась к себе в кабинет.
Паола бесцельно бродила по квартире, из спальни в кухню, из кухни в ванную, из ванной – опять в спальню. Ей все время необходимо было двигаться. Стоило только остановиться, и перед глазами вставало лицо Роберто, скалы, озеро, яхта, а потом возникали огненные буквы, плясали перед глазами, складывались в слова, те самые ужасные слова, которые перевернули всю ее жизнь.
Тишину взорвала трель звонка. Кто там еще? Она никого не хотела видеть. Не открою, решила Паола. Меня нет. Однако тот, кто звонил, был настойчив. Наконец Паоле это надоело. Она распахнула дверь, полная решимости высказать этому бесцеремонному типу все, что она по этому поводу думает.
В коридоре никого не было. Она шагнула вперед и чуть не споткнулась. У ее ног сидел белый пушистый медвежонок и бусинками глаз лукаво смотрел на нее.
Паола, недоумевая, взяла его на руки. С круглого ушка свисало пластмассовое сердечко с одним только словом: «Роберто». Вдруг задрожавшими руками она крепко прижала к груди нежную пушистость. Колени подкосились. Роберто, выскочив из-за угла коридора, еле успел подхватить ее.
– Ты пришел, ты здесь, ты пришел, – шептала Паола. Какое счастье вновь быть в его объятиях, чувствовать его дыхание, силу его рук.
Паола закрыла глаза, прижалась головой к его груди. И снова заплясали проклятые слова: «Ты подарила мне…» Она вздрогнула, вырвалась и отступила на шаг. Глаза ее горели, руки были холодны, как лед. Она почти закричала ему в лицо:
– Зачем ты здесь? Я же уже подарила тебе прекрасные минуты. Тебе мало? Хочешь еще? – Она наотмашь хлестала его словами, и это было хуже пощечин.
Роберто был ошеломлен произошедшей с ней переменой.
– Паола, опомнись, о чем ты? Я здесь, потому что люблю тебя. Где еще я могу быть?
– Я не верю, не верю ни одному слову. Твоя записка…
– Какая записка? Я ничего не писал.
– Не писал? А это? – Паола бросилась в комнату, рывком выдвинула ящик стола и подала ему свернутую бумажку. Роберто развернул ее, прочел, перечел снова, поднял на нее вдруг потемневшие глаза.
– Я этого не писал. Не мог написать. И это не моя рука. Откуда она у тебя?
– Мне ее передал Сосновский в тот вечер, когда ты не пришел.
– А я получил вот это. – Роберто вынул из нагрудного кармана такую же записку и протянул Паоле. – Взгляни, тот же почерк. Я ждал тебя в номере, потом спустился вниз, потому что очень захотел тебя увидеть. И…
– Ты был в танцевальном зале, – выдохнула Паола. Ее замутило от одного воспоминания.
– Был, видел и уехал. И с тех пор не знал ни минуты покоя. Как я проклинаю себя сейчас за то, что не подошел к тебе тогда. Глупая мальчишеская гордость. А я ведь уже не мальчик, Паола. И я пришел сказать тебе, что люблю тебя, очень. Это не химера, не фантазия, не каприз. Я не жил все эти дни. Я…
Она не дала ему договорить. Руки обвились вокруг его шеи, губы прижались к его губам в трепетном поцелуе. Слова стали не нужны. Все перевернулось. Мгновение стало вечностью. Вечность мгновением.
Вместо эпилога
«Синьорине Контини
Амендола Фьера, 14,
Милан, Италия
Дорогая Паола!
Позвольте мне начать именно так, хотя я менее всего имею на это право. Мне не дает покоя мысль о том, что я сделал с вами, с Роберто. Эту чудовищную записку написал я, вернее горничная под мою диктовку. Ничем, кроме как помрачением рассудка, это назвать нельзя. И презирать меня больше, чем я презираю сам себя, невозможно. Простите меня, если можете. Прошу вас, разыщите Роберто. Он очень любит вас, гораздо больше и лучше, чем могу любить я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46