Мало того. Вернувшись в Берлин, бывший верный гетмановец полностью порвал с управой. Коллеги недоумевали. Что случилось? Обольшевичился? Нет, защитником Советской власти он не стал.
Через несколько лет мне довелось встретиться с ним, и Я попросил его вспомнить о своей поездке в Киев. Он порылся в кипе бумаг и достал заметки о своем тогдашнем пребывании в Киеве:
«Был я на средине Лютеранской, как вдруг грянул сильный взрыв. Еще пару шагов — прямо на меня бегут люди, залитые кровью, один с окровавленным платочком на голове, другой — с красной маской вместо лица, третий — голый,
только в рубашке. Что дальше? Дальше на носилках кого-то
Несут...
Целую ночь до шести часов бегали люди из выселенных домов и оседали по ярам, в парках, на улицах с наспех прихваченными вещами.
Все жилища раскрыты, немцы вроде бы ищут динамит, а сами выносят из квартир матрацы, мебель, подушки, ковры, электрическую плиту. Мародерствуют.
Горы покрученного железа, горы камня и кирпича, обгоревшие каркасы, грандиозный хаос...»
Тогда, во время поездки в Киев, даже при беглом взгляде Мурашко, наверное, понял: не друзья, а враги его народа пришли из Германии на Украину. И это надломило его. Он отошел от дел. Начал попивать. Переписывался с некоторыми приятелями, заглядывал в свои сделанные на Украине заметки, которые позже довелось прочитать и мне при встрече с ним.
«Человек чувствует себя здесь неуверенно на каждом шагу. Из трамвая и поезда могут выбросить, могут все забрать, избить, арестовать, могут собаку натравить на человека, могут убить... Все те, к кому вроде человек должен был бы обращаться за защитой. Спекуляция процветает. Главные спекулянты — немцы. Они ездят в отдельных вагонах, везут с собой всякое добро без проверок. И в городах продают по высоким ценам. А в других вагонах все забирают, даже кусок хлеба, который человек взял в дорогу».
«Публика просто не ориентируется в действительности. Предлагают вместе вывесить портреты Бандеры и Мельника. Или спрашивают, был ли славный полковник Коновалец мельниковцем или бандеровцем? Это не только смешно, но и трагично».
«Прочитал статью в «Новой добе». Кое-кто воодушевлен ею, я — нет. Самое интересное место там, где говорится, за что сражаются отдельные народы Востока. Казаки — за старый порядок, магометане за то, чтобы могли по-своему молиться богу, а белорусы и украинцы за то, чтобы могли присмотреться к европейской культуре. Я до сих пор о таких целях не слышал. Там есть и фотография, как маршируют украинские добровольцы. Беда только в том, что в других газетах была напечатана эта же самая фотография с подписью, что вот маршируют московские, в других — белорусские, а то и грузинские добровольцы. Есть основания не радоваться такой статье и считать ее очередной уткой, выпущенной для того, чтобы затушевать действительность.
Праздник государственности провели очень скромно. Готовились отмечать шире, да не было зла, хотя мы и твердили, что отмечаем 25 лет установления дружбы между Украиной и Германией. Именно этого, к слову говоря, от нас требовали.
Среди народа растет разочарование. Каждый смотрит, чтоб нынче пережить, а что будет завтра — все равно. Ширятся и левые настроения.
Меня мобилизнули на работу. До сих пор выкручивался, но теперь надо пойти. В одной высокой организации сказали, что работа на заводе важнее всех украинцев вместе с их организациями».
Передо мной еще одно характерное письмо — из архива Шептицкого, написанное для митрополита священником-разведчиком:
«...Расспрашивал бандеровца Кульчицкого Мирослава. Он изучал медицину во Львовском институте. По заданию провода поехал на Надднепровье. Скоро вернулся. «Ой, что там за люди!— рассказывает.— На немцев смотрят, как на зверей; На нас — как на предателей. Об ОУН ничего не знают и ничего не слышали. Спрашивал местных людей: «Вы за самостоятельную Украину?» Отвечали: «Была самостоятельная Украина, пока не пришли фашисты».—«Про греко-католическую церковь что-нибудь знаете?» Нет, ничего, говорят, незнаем. «В церковь вообще-то ходите?» Нет, отвечают, мы там ничего не потеряли, ничего и не найдем. «О митрополите Андрее Шептицком слышали?» Нет, не слышали... «Что ж вы тогда слышали, что знаете?»—«Знаем горе, которое повстречало нас».—«А кто победит в этой войне, Советы или немцы?»—«Победит Красная Армия»,— отвечали...»
В неизменившейся, по первому представлению, Праге образовались разные миры: оккупантов и коллаборационистов, рабочей, непокоренной столицы, которая начиняла песком бомбы, затягивала ремонт «тигров», несла правду стране через подпольные газеты и листовки. Между этими двумя мирами, соприкасаясь и с одним, и с другим, существовала эмигрантская Прага.
И у нее были свои заботы. Скажем, членов из «Братства для погребения православных русских граждан и содержания в порядке их могил в Чехии и Моравии» волновали вопросы росписи храма. Уже закончили роспись купола и ал-
тарного абсида, работали над фреской «Воскресение Христово» на восточной стене. Предстояло получить разрешение на покупку золота, чтобы позолотить нимбы на стенах, выписать из Германии специальные краски, отремонтировать покоробившиеся двери крипта... Белоказаков волновали будущие границы Казакии и благорасположение гитлеровцев. Чины ловили каждую возможность засвидетельствовать свою верноподанность. На похороны Гейдриха, генерала СС, гитлеровского наместника в Праге, убитого чешскими патриотами, они приволокли громадный венок, за что удостоились сочувственного взгляда хозяев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133