Прозвучала последняя молитва. Глухо сыпалась на гроб земля...
Бабушка пожала руку неизвестному солдату и пригласила его на поминки вместе с несколькими юрковцами. Солдат поблагодарил и многозначительно произнес, ударив меня по плечу:
— Успокойся! Найдется узда на живоглотов, найдется. .. Может, скорее, чем думаем.
На обратном пути мы нагнали Швендериху. Отступив в сугроб, она кричала, размахивая руками:
— Мой муж этого так не оставит!
Важуль придержал лошадь, перегнулся через край саней и, смеясь, ответил:
— Матушка Швендер, один дурак хотел выпороть детей. Пошел в березовый лес за прутьями. А береза высока... как прутьев достать? Начал рубить березу. Рубил, рубил — береза упала и самому по шее! Эгей. — Казимир ударил кобылку длинным кнутом.
Глава XVIII
Вестник весны. — Старый Шолум рассказывает.— «Семья наша разлетелась во все стороны».
Около одиннадцати часов Ирму выманило во двор солнце и легкий, теплый ветерок. Спустя час девочка, приподнявшись на цыпочки, торопливо постучала пальцем в чисто вымытое оконное стекло.
— Роб, Роб!
Я оторвался от таблицы логарифмоз. До весенней страды оставались последние дни, когда хоть несколько часов можно отдать книгам.
— Иди скорей во двор!—Маленький носишко прижался к стеклу.—Скорей!
Сунув ноги в большие деревянные башмаки, я не спеша отворил дверь.
- Сегодня настоящая весна! — ликовала сестренка.— Послушай!
В первый раз весна для Ирмы наступила, когда с соломенных крыш стали свисать длинные шишковатые сосульки. Но я возразил: это еще не весна! В другой раз Ирма обрадовалась весне, когда кот забрался на поленницу и, греясь в солнечных лучах, поднял кверху лапы. Я снова не согласился с ней. На этот раз Ирма считала, что я не сумею оспорить громкого свидетеля прихода весны.
— Что ты обманываешь? Ничего не слышу... — Ударив носком башмака о порог, я сразу же вспомнил деда. Добрый дед смастерил три пары деревянных башмаков. Теперь в них можно будет смело ходить в весеннюю распутицу.
— Послушай, послушай!—Девочка смотрела вверх. Я-то знал, что за гость прилетел, но притворился, что не слышу:
— Никого нет, вороны каркают в роще. Сестренка схватила меня за рукав:
— Не уходи, не уходи! Тебя не вытащишь из комнаты, сидишь, как медведь з берлоге. А бабушка сказала: сегодня даже медведь выводит медвежат послушать, как идет настоящая весна.
Бабушка просунула голову из кухни:
— Ну, озорники, марш в комнату, обед готов!
— Пойдем... — У меня свалился башмак, левая нога угодила в лужицу.
— Еще подождем немного... — Девочка держала меня за рукав. — А то ты снова скажешь: нет еще весны, нет еще! Черемуха зацветет — и то Роб будет каркать: еще нет весны!
— Пойдем, Ирмочка! Весь суп испарится.
У нас был строгий закон: каков бы ни был обед, садились за стол все вместе. На крыльце мы все же остановились: в воздухе над клетью рассыпались звонкие, чистые трели, жаворонка.
Снова заскрипела дверь:
— Долго еще ждать?
— Бабушка! — Ирма вцепилась в бабушкин рукав.— Послушай, жаворонок! Настоящая весна пришла!
— Поздно ты меня зовешь, — грустно улыбнулась бабушка, — я еще вчера наслышалась. Да, для всех весна, а для нас... — Она оборвала речь на полуслове.
На столе дымилась картошка в мундире. Рядом соль в вырезанной дедом деревянной мисочке. Ставя на стоЛ тарелку с творогом и четырьмя кусочками масла величиной с пуговицу, бабушка объявила:
— Все время обходились остатками с поминок. Теперь кончились.
Очищая картофелину, она прибавила:
— Если бы всю эту снедь нанесли, когда дед выбивался из сил в риге Швендера, он прожил бы по крайней мере еще лет десять.
Стало тяжело на душе. Вспомнился гимназический коридор, Толя Радксвич с толстой книгой в руках. В книге были биографии знаменитых людей. Ероша волосы, Толя ударил книгой о колено и сказал с возмущением: «Сколько писателей, общественных деятелей, художников и ученых погибло в бедности и нищете! После смерти им ставят дорогие памятники, украшают могилы цветами и венками. Что за смысл в чествованиях, речах, некрологах? Лучше бы основали фонды и стипендии, чтобы не гибли молодые таланты. Эх, За-лан...» — Взволнованное лицо гимназиста, кривилось в гневной гримасе.
Меня привел в себя возглас Ирмы;
— Кто-то едет! Бабушка не поверила;
— Кто разъезжает в такую пору?
В самом деле, несколько минут спустя на большаке затарахтела телега.
Это был Шолум из Богушевска.
— Теперь-то ты мог наш дом объехать, Шолум, — говорила бабушка. — Горе у Заланов. Твой всегдашний собеседник — слышал небось? — в сырой земле...
— ...«и ждет тебя, Шолум, у райских ворот» — хочешь ты сказать. Что же, когда-нибудь и мы отправимся в рай. Но почему бы мне пока ехать мимо? Ты теперь опять барышней стала. Разве я не могу за тобой поухаживать?
Шолум любил заезжать к нам —отдохнуть, пошутить. Иудейская религия запрещала евреям есть свинину, а Шолум любил свинину, и старички Заданы, между прочим, помогали ему избежать неприятностей с Иеговой, еврейским богом. Бабушка тщательно вкладывала
ломтик ветчины или свиного сала между двумя тонкими ломтями хлеба. И Шолум ел один хлеб — ведь свинины не видно, и Иегове сердиться не на что. Не менее вкусна кровяная колбаса, начиненная кашей. Бабушка ставила на стол сковородку, говоря:
«Отведай рыбки! Изжарила по поварской книге — должна понравиться».
«Почему бы ей не понравиться?» — Шолум без промедления садился к столу.
У Заланов он чувствовал себя совершенно спокойно: ни одним словом не обмолвятся они о его мелких грешках. Здесь он мог съесть хоть целую свинью — никто бы об этом не узнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139