интересно, чем эта квартира прельстила дядю Дависа? Хозяйка, такая несимпатичная трещотка, уже объявила, что в конце концов шут с ним, со старым
— Максим Филиппович, вы большевик?
— Ишь какой... так и рубит сплеча... Нет, я всего только старый рабочий.
Мы простились.
Глава XXVII
В церковном подвале. — Дударь в форме железнодорожника.— Почему прошел мимо Вася Уголев?
На квартире у Таракановых меня дожидался дядя Давис:
— Здорово, молодец! Жду тебя, не дождусь. Уж собирался записку писать.
— Почему же не написал?
— Ты знаешь мой обычай — лучше не марать бумаги, если можно на словах объяснить... Скажи, ты долго думаешь тут жить?
— Нет. В воскресенье пойду искать комнатку или угол. Таракановы по старой дружбе пустили на время. Здесь и без меня тесно...
— Слушай: я снял для тебя комнату.
— Уже снял? Так быстро?
— Да, случайно... А то хозяйка отдала бы другому.
— Где это?
— Знаешь лютеранскую кирху на Нижнепетровской улице? Там, в полуподвальном помещении, квартира сторожа. Света маловато, зато тепло. И главное, у тебя будет своя комната.
Я был неприятно поражен:
— Жить в церкви... Нет, это не по мне! Над головой мракобесы будут читать проповеди, а я...
— А ты будешь в самом надежном месте... Это для нас необходимо, — многозначительно добавил дядя.— Сегодня уже поздно, но завтра сходи познакомься с хозяйкой. Да не очень болтай — остерегайся...
Дядя уже подходил к калитке. С взъерошенными волосами я бросился за ним. Нет, уважаемый, сегодня ты просто не отделаешься! Схватив его... уж не помню взволнованно пробурчал:
Ежели Давис Каулинь все еще считает, что - Дайте мне... поручите... я тоже сам у самого Брускина отпечатаю!
мужем — пруссаком Вилли. У нее молодой жених на примете...
Наконец мне удалось прервать ее бесконечною болтовню:
— Есть у вас какой-нибудь чулан или погреб, куда бл можно мешок картошки поставить?
— Как же нет — под церковью целый зал!
Госпожа Дивель торопливо вышла в прихожую и, спустившись по ступенькам, открыла зеленую дощатую дверь:
— Просторно! Не только картошку хранить, а можно плясать и хороводы водить. Вот нет времени подмести. Здесь у Вилли была целая мастерская. Инструменты-то я понемногу распродала...
Теперь я начал понимать, почему поспешил дядя сговориться о квартире для племянника. В это мрачное, с низким потолком подвальное помещение снаружи не мог заглянуть даже самый любопытный человек. В тот же день я поселился у госпожи Дивель.
Вечером вышел из квартиры, решив побродить по маленьким улочкам в окрестностях полоцкого рынка. Точно белые лепестки, над городом кружились легкие хлопья снега. Ноги передвигались автоматически, а мысли блуждали по своим дорогам. Скоро новый, 1917 год... Как быть с посылкой для отца: приготовить самому или отослать деньги матери, чтобы она это сделала по своему усмотрению? Как быстро летит время! Вот уже наступает Новый год. А я все еще только корректор. Соню ни разу не встретил, дядя тоже пока одними обещаниями кормит.
На безлюдной улице я остановился у садовой ограды. Она была залеплена объявлениями и яркими афишами. Некоторые из них были напечатаны в типографии Брускина. Глаза утомленно скользили по красочным буквам, на. которые падал свет уличного фонаря.
Вдруг в меня полетели снежные комья... Мимо пронесся лихач... Он умчал пьяным смехом хохотав: ших Олю Ранцевич и знаменитого лесного царька Крысова.Я прислонился к стене и мокрой рукавицей провел по лицу. А тебе, Букашка, какое дело, с кем юность свою прожигает прокурорская дочь? Верно. Вернее уж быть
не может. А все-таки пусть бы лучше с прапорщиками, поручиками, но не с... Эх! Эх! Имя Оли в моей памяти связывалось с капризным, но весенним ветерком.
Хватит прогуливаться! Я повернул к дому.
— Роберт! Кто-то втянул меня в темное парадное.
— Михаил Михайлович...
— Тссс!.. Выйдем по коридору во двор. Там нам не помешают.
Дударя я узнал только по голосу. Передо мной стоял бородатый человек в форме железнодорожника.
— Ждал другого, но подвернулись вы. Это еще лучше. У вас есть время?
— Конечно! Пожалуйста! Хоть до полуночи! Михаил Михайлович вынул из кармана небольшой сверток:
— Здесь пустяки — кукла, маленький свисток и карманный ножик. Занесите, пожалуйста, детям. Они только что поправились после кори. Это недалеко, в первом переулке налево. Дом номер шестнадцать. Спросите, где живет Варвара Сергеевна...
— Наверное, подарок детям вашего друга?
— Нет, моим собственным.
— У вас жена и дети... семья?
— Разве это преступление?
— Но ведь вы революционер... большевик... вы можете каждую минуту провалиться, попасть в тюрьму, в Сибирь...
— Конечно, все может случиться.
— Вы давно не видели своих?
— Месяц назад забежал на часок. Но сейчас не могу. Понимаете, хоть и щемит сердце, — не могу, не имею права...
— Мне кажется, для революционера семья — тяжелая обуза. Если человек хочет служить идее, пожертвовать собой...
— Роберт, выкиньте из головы слово «жертвовать»! Мы не жертвы. Конечно, в борьбе они были и будут, но не в таком смысле, как вы себе представляете.Чувствовалось, что у Дударя тяжело на душе. Где-то совсем близко его только что выздоровевшие дети, а он не, может их навестить...
в чем сознаюсь после многих лет! Нет, не о такой встрече наедине с Соней мечтал я когда-то. Сколько раз грезилось: вот зашелестели березы, закачались липы, сладкий ветерок овеял лицо... Запахло черемухой и ландышами. .. Погляди-ка: тропинка! Босиком побежал по ней... Смотри-ка: сосны! Что за прелесть... Я бегу, спотыкаюсь... и вдруг где-то вдали колокольчиком зазвенел серебристый голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139