Той ночью мы не могли спать, и Равинга решила занять время работой.Мы занавесили все окна в комнате, и вряд ли наружу пробивался даже слабейший отблеск от наших светильников. Их было шесть, но три с каждого края стола, и в их сиянии ни одна мельчайшая деталь не могла укрыться от нашего внимания.Гибкие пальцы Равинги ловко управлялись с иглой, с маленьким паяльником, с инструментами настолько маленькими, что их было трудно держать во время работы. Под ее руками приобретала форму фигурка человека. Выполняя заказ последнего клиента, она занималась посмертной куклой, изображающей императора.Мне она дала другое поручение. Я никогда раньше не принималась за работу, требующую подобных напевов, таких жестов, необходимых при выборе того или иного инструмента. Я изготавливала изображение не человека, а песчаного кота. Наши котти сидели в стороне и внимательно наблюдали.Я развернула на столе перед собой рисунок, придавив все четыре его угла резными фигурками. Они тоже были предметами силы. Первая была подобием Голубого Леопарда, какой всегда служил императору. Вторая — самка якса, гордая силой, которая сделала ее вожаком для своего народа. Третья — котти из какого-то плотного черного камня, гладкая на ощупь, как стекло, и необычно тяжелая для своего размера. Четвертой была кукла человека с настолько тщательно изображенным лицом, что это не могло быть ничем, кроме портрета. Причем очень похожего на человека, которого я знала: торговца, о котором за глаза шептались, что ему настолько не хватает мужественности, что его собственная семья не дала ему достойного положения, — Хинккеля из Кахулаве.Я работала в два раза медленнее Равинги, поскольку это был первый раз, когда она дала мне подобное задание, чтобы я выполнила его самостоятельно. В занавешенной комнате было жарко, я сбросила верхнюю рубаху и провела основанием ладони по лбу, сосредоточиваясь на фигурке песчаного кота.Равинга прикрепила последний крошечный драгоценный камень к короне куклы, над которой работала. Затем медленно стала поворачивать ее в руках, критически осматривая.Я трижды видела императора достаточно близко, чтобы хорошо запомнить черты его лица. Возможно, это была всего лишь кукла, но в ней было столько переданной мастерством Равинги жизни, что я не удивилась бы, если бы фигурка выскользнула из ее пальцев и встала как хозяйка сама себе.Она осторожно поставила куклу на подставку черного камня и нетерпеливым движением повернула ее так, чтобы кукольный император оказался ко мне лицом.— Хорошо? — Она ждала от меня честного ответа. За все годы, что я была ее подмастерьем, она ни разу не спросила моего мнения по поводу ее работы.— Насколько я могу судить, госпожа, — быстро ответила я, — это достоверное изображение Хабан-джи.Она шевельнула рукой, но другой все еще ревниво придерживала свою работу.Я взглянула на то, что сделала сама. Песчаный кот тоже был похож на живого. Я почти чувствовала, как изображение меряет меня взглядом, словно действительно один из страшных хищников нашей земли.— Зови! — приказала мне моя наставница.Я облизнула губы, сухие как пустыня, наклонила голову так, чтобы мои глаза были на том же уровне, что и глаза изображения.— Хинккель, — назвала я имя фигурки, стоявшей справа от меня, придерживая ткань. — Воин пустыни…Желтые глаза не изменились. Не было ни звука ответа — ожидала ли я этого ? Используя маленький инструмент, который я все еще держала как указку, я снова заговорила, спокойно, но не позволяя спорить с собой:— Войди!Это был пустынный кот, потягивающийся, как котти, вытянув передние лапы, прогнувшийся — опять же как котти, отправляющийся на ночную охоту. Он двинулся из центра ткани, и светлые отметины на его шкуре немного походили на древний узор с той кожи, на которой он покоился, когда я работала над ним,Равинга, пока я все это проделывала, вела себя отстраненно. Затем она снова повернула фигурку императора Хабан-джи, теперь лицом к зверю, изготовленному мной.Потом она выхватила откуда-то у себя из-за спины отрез шелковой ткани, расшитой серебряными леопардами, и обернула им фигурку императора, скрыв ее от глаз. У меня больше не было ощущения, что кукла изображает того, кем кажется, — то, что оживляло ее, ушло.Но с котом все было иначе. Он повернул голову, словно глядя на фигурку Хинккеля. Можно было подумать, что они как-то общаются друг с другом. Равинга дотянулась через стол и схватила фигурку кахулавинца.Она поставила его рядом с котом и, сузив глаза, стала их рассматривать, словно выискивая мельчайшие недостатки в работе.Затем снова приказала одним словом:— Говори!— Хинккель, — повиновалась я.Я была неподвижна, но напряжена — мне не нравилось это, происходящее помимо моей воли. Она взяла меня — спустя годы я ясно это видела, — чтобы использовать в своих целях, не принимая во внимание моих желаний. Это пробуждало во мне застарелый гнев. Но Равинга никогда не приходила к мысли, что я — одно из ее орудий, которые можно выбросить или снова взять по капризу.Я увидела на ее губах тонкую тень улыбки. В какую бы игру ни играла сейчас Равинга, она была уверена, что держит все под полным контролем.За много лет, которые я прожила с Равингой, я успела усвоить, что бывает время, когда не следует задавать вопросов. То, что она делала в уединении задней комнаты своей лавки, было тайной, и зачастую я никогда так и не узнавала, чем это было. И сейчас я смотрела на нее с тем же застарелым немым вопросом, пока она разворачивала куклы Хинккеля и песчаного кота, сделанного мной. Жара в комнате стала угнетающей. Но я не думала, что она это замечает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86