Только когда у нас появился собственный постоянный «термит» Уилбер Харви, семнадцатилетний гениальный сын одного из научных сотрудников Океанического института, звуковая система наконец прекратила свои выходки и стала более или менее надежной.
Электросеть создавала для нас еще одну крайне неприятную проблему: она «текла». В первые месяцы, когда все сотрудники работали сверх всяких норм, мне никак не удавалось добиться, чтобы кто-нибудь, от кого это зависело, обратил внимание на такую, по моему мнению, потенциально серьезную опасность. Время от времени, например после сильных дождей, весь «Эссекс» словно бы покрывался тонкой пленкой электричества. Поручни, палуба, даже канаты и веревки чуть-чуть покалывали, стоило к ним прикоснуться. Иногда наэлектризовывался микрофон. Помню, как в Театре Океанической Науки я стояла босая на мокром бетонном полу и, ведя рассказ, перебрасывала «кусающийся» микрофон из руки в руку, точно горячую картофелину. Нам даже приходилось завертывать микрофон в сухое полотенце, чтобы им вообще можно было пользоваться. Одно время у дрессировщиков всегда были наготове плоскогубцы с изолированными ручками, чтобы поворачивать выключатели, до которых просто невозможно было дотронуться.
В конце концов произошел несчастный случай. Мы спускали воду из бассейна Бухты Китобойца в день уборки, и Гэри Андерсон прыгнул в воду, чтобы послушать подводные излучатели звука и проверить, все ли они работают. В тот момент, когда он подплывал к одному из них, уровень воды понизился настолько, что излучатель (по-видимому, незаземленный) полностью обнажился. Мокрые волосы Гэри задели излучатель, и его чуть не убило током. Лани прыгнула в воду и, вспомнив приемы спасения утопающих, усвоенные на школьных уроках, отбуксировала Гэри, который был вдвое ее тяжелее, к борту, где Крис помог вытащить его из воды. Он был без сознания, но дышал. Врач осмотрел Гэри и выбранил его. Шок не причинил ему серьезного вреда, однако заставил контору расщедриться на инженера по технике безопасности, привести в порядок и заземлить нашу проводку и электроприборы, а в будущем быстрее принимать меры, когда дрессировщики жаловались на утечку тока. Со временем мы обзавелись радиомикрофонами, которые устраивали нам свои сюрпризы, но по крайней мере были безопасны. Вообще, мне кажется от серьезной беды нас уберегла только удача, нередко сопутствующая слепому невежеству.
Соленая влага и соленый бриз пробирались повсюду. Обшивка и палубные доски гнили. Цепь, поднимавшая дрессировочную площадку в Театре Океанической Науки, дважды рвалась, и дрессировщик падал в воду вместе с площадкой, рыбой в ведре и всем прочим. Это научило нас постоянно осматривать цепь, и при малейшем признаке ненадежности мы начинали жаловаться и требовать новую цепь задолго до того, как старая действительно приходила в негодность.
Металлические дверцы, реквизит и поручни разрушались иногда прямо у нас на глазах, иногда незаметно. Однажды, когда Ингрид Кан вела представление, новый помощник закрывал дверцу вспомогательного бассейна очень неторопливо, давая дельфинам массу времени на то, чтобы передумать и вернуться в демонстрационный бассейн.
– Так дверцу не закрывают! – раздраженно заявила Ингрид, зная, что мелкие человеческие погрешности против дисциплины быстро оборачиваются крупными срывами в поведении дельфинов. Она решительным шагом направилась к рычагу и нажала на него, чтобы сразу захлопнуть дверцу. Рычаг обломился и сбросил Ингрид во вспомогательный бассейн на глазах у сотен возликовавших зрителей.
Часто, однако, такого рода неприятности возникали по вине или из-за недосмотра персонала, когда оборудование было вовсе ни при чем. Как-то раз меня попросили взглянуть на самку дельфина в Океаническом институте, которая отказывается есть, хотя никакой причины обнаружить не удается. Я тоже попробовала ее покормить, но она отказалась есть, и рыбешки опустились на дно. Несъеденную рыбу полагается убирать из бассейна немедленно, так как она быстро портится, и дельфин, который позднее почувствует голод и съест ее, может заболеть. Обычно мы подбирали несъеденную рыбу сачком, но стояла жара, а на мне был купальный костюм, и я нырнула за ней сама. Нырнула – и сразу ослепла. В этом бассейне вода автоматически хлорировалась для того, чтобы уменьшить рост микроскопических водорослей по стенкам. Кто-то увеличил подачу хлора, и хотя запах его не чувствовался, вода была настолько им насыщена, что я не только сразу же крепко зажмурила глаза, но и не смогла их открыть, даже когда выбралась из бассейна. Я на ощупь пробралась в душевую и долго промывала глаза, испытывая глубочайшее сочувствие к бедному животному, которое несколько дней жило в растворе хлора, до того крепком, что в нем можно было бы отбеливать белье.
Еще одним источником раздражения стала форма. Одно время в Театре Океанической Науки мы все ходили в белых лабораторных халатах, чтобы создавать соответствующее впечатление. Халаты присылала прачечная. Дрессировщики, разумеется, бывают всяких размеров, но прачечная с этим не слишком считалась, и зрители порой любовались миниатюрной Дотги в огромном, доходящем ей почти до пят халате с кое-как подвернутыми рукавами, а порой и того хуже – широкоплечим Крисом с руками, обнаженными по локоть, и открытыми коленями. Когда мы перешли на собственную форму из красивых легких тканей, неприятности с размерами остались позади, но мне так и не удалось придумать форму, которая не вызывала бы по меньшей мере у пятидесяти процентов сотрудников глубочайшего отвращения и в которой они не чувствовали бы себя по-дурацки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99