Помолчала. Попросила: - Обнял бы меня, что ли? Не убудет небось?
Он обнял ее - и задохнулся. Ударил в голову запах ее кожи, острый и сладкий. Он потянул ее к себе, она прильнула к нему всем своим долгим и гибким телом. Он даже застонал от нетерпения, от предвкушения близкого счастья… В течение ночи он несколько раз просыпался, она тихо лежала рядом, не спала, жалась к нему. И каждый раз новая волна желания накатывала на него, он ничего не мог с собой поделать. Будто за все годы воздержания и месяцы неутоленной любви к Ларисе воздавалось ему щедрой судьбой. Он по ворачивал ее к себе, она не противилась, отдавалась послушно и мягко…
Он уходил рано утром. Она стояла на пороге избы, простоволосая, не такая уж и молодая, какой показалась вчера, смотрела ему вслед. Он шел полем по направлению к далекому лесу, шел и оглядывался на нее. Он не запомнил ее лица, не узнал имени, не спросил и названия ее деревни, понимая, что никогда не вернется сюда, не увидит ее больше, хотя помнить ее и тосковать по ее долгому телу будет всю жизнь.
5
К вечеру он добрался до расположения советских частей. Переночевал в штабе левобережной группы войск. Несколько дней пришлось провести при этом штабе, разъезжая с агитационными речами. На пятый или шестой день, на рассвете, переправившись через Волгу, был в Свияжске. Узнав, что Лариса находится при штабе Волжской флотилии, поспешил к месту стоянки кораблей.
Поднялся на борт белоснежной "Межени", бывшей царской яхты, где у них с Ларисой была большая роскошная каюта с ванной, горячей водой, запасом чистейшего тонкого белья. Его радостно встретил на палубе "Межени" Лепетенко, скосив взгляд, сказал, что Лариса Михайловна у себя. Еще сказал, что на борту - Троцкий. При этом взгляд его еще больше уплыл в сторону.
Недоумевая, зачем понадобилось Троцкому посетить яхту, Раскольников спустился к своей каюте. В коридоре дежурил латыш из охраны наркомвоенмора. Он отдал честь Раскольникову, сделал движение, будто хотел что-то сказать, но как бы не решился и замер с каменным лицом.
Дверь каюты была заперта изнутри. Раскольников постучал - никто не ответил. Он постучал громче, подумав, что Лариса, должно быть, еще спит, не слышит. Опять никакого ответа. Начиная странно тревожиться, громко позвал Ларису, снова постучал. Дверь отворилась, за ней стоял Троцкий.
- Входите. Рад вас видеть, - незнакомым скрипучим голосом заговорил Троцкий, отступая в глубь каюты. - А мы тут бог знает что передумали о том, где вы, что вы…
Троцкий был не вполне одет, в расстегнутом френче, надетом на белую рубаху, плохо заправленную в шаровары, пытался застегнуть пуговицы френча, но пальцы не слушались. Ноги засунуты в незашнурованные ботинки с высокими каблуками. И Лариса была полуодета, в ночной сорочке, в накинутой на плечи светлой шали, с распущенными волосами. "Вот так номер", - подумал Раскольников, не столько с огорчением, сколько с удивлением. Было ясно: они только что встали с постели. Постель была разобрана.
- И не смотрите на меня так, - продолжал Троцкий, теперь уже раздраженным тоном. - Ничего страшного не случилось. Сцены между нами, надеюсь, не будет. Нет причины. Я не собираюсь уводить у вас жену, у меня своя есть. То, что произошло между нами с Ларисой Михайловной, закономерное чувство взаимной симпатии, усиленное естественным же желанием дойти в любопытстве друг к другу до конца. И вот мы дошли до конца. И что же? Любопытство удовлетворено. Мы остаемся с Ларисой Михайловной добрыми друзьями. Так, Лариса Михайловна?
- Так, - улыбалась она.
- Ничего подобного между нами больше не будет, уверяю вас. И мне, и Ларисе Михайловне это не нужно. И самое главное: это ни в малейшей степени не касается ее чувств к вам, как и моих чувств к моей жене. Если бы вы знали… впрочем, она вам расскажет, как она металась, когда получила известие, что вам грозит гибель, как сама чуть не погибла, пытаясь спасти вас. Она была прекрасна в своей трагической страсти. Страстной любви к вам. Это была разъяренная тигрица. Признаюсь, я позавидовал вам. Смею вас уверить, такая любовь дорогого стоит…
- Лев Давыдович, вы недооцениваете Федора Федоровича, - перебила его Лариса. - Зачем столько слов? Ему ничего не надо объяснять, он и без длинных речей понимает вас правильно. Я права, Федя?
- Да, разумеется…
- И прекрасно, - сказал с облегчением Троцкий и протянул руку Раскольникову. - Останемся и мы друзьями.
Он крепко пожал руку Раскольникову.
- Засим, друзья, позвольте мне оставить вас. Мне пора. Федор Федорович, надеюсь вас еще увидеть сегодня на оперативном совещании. До встречи.
Троцкий удалился.
- Что будем делать, Федор? - без тени смущения, с любопытством смотрела на него Лариса.
Что он мог ответить? Он чувствовал себя сбитым с толку. К тому же и сам был не безгрешен. Он подошел к ней.
- Позволь, сначала тебя обниму, - обнял ее за плечи, притянул к себе, зарываясь лицом в ее душистые волосы.
Она слегка отстранилась:
- Ты не ответил?
- Что будем делать? - ответил он. - Будем любить друг друга. Как любили.
Она припала к нему.
- Да, милый. Не могу тебе передать, как у меня изболелось сердце, когда мне сказали, что ты попал в плен к белым. Я тебя искала в Казани, занятой белыми!
- В Казани?
- Да, милый. Но что за вид у тебя? Почему эта форма? Что с тобой было?
- Подожди. Вымоюсь, переоденусь, тогда поговорим. Я рад тебя видеть! Он снова прижал ее к себе.
История ее попытки спасти его была романтична и трагична. Оказалось, она, придя в Свияжск, услышала, будто он попал в плен и сидит в Казани, ожидая расстрела, и вздумала идти обратно в Казань выручать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129