Он почти машинально определял направление: с северной стороны стволы деревьев пахли иначе, чем с южной. Ему следовало все время двигаться на юг, чтобы снова выйти к Меловой.
Он встал лицом к югу и тронулся в обратный путь. Однако он слишком устал и, кроме того, смертельно боялся возвратиться домой, так как дома его ждало все то, от чего он бежал. И этот ужас мешал ему и сбивал с дороги.
Лес, который должен был редеть, становился все гуще и гуще, и он уже с трудом пробирался через сплошные заросли ежевики и остролиста; ему приходилось отыскивать узкие звериные тропки, выбитые оленьими копытами, которые никогда не вели в нужном направлении. Ему казалось, что его задушат эти сплетенные ветви, но он был слишком измучен, слишком несчастен и потому почти не замечал их. Но вдруг ему почудилось, что в лесу произошла какая-то перемена, или, может быть, сейчас у него, как никогда прежде, были открыты глаза и уши — он видел и слышал лес. В темноте он различал теснящиеся вокруг деревья, совсем не такие, как в дневные часы; он вслушивался в звучную тишину, наполненную голосами, шелестом и шепотом, таинственными лесными голосами, которые невозможно услышать днем. В траве под ногами раздался неясный шорох, затем высоко в ветвях вспорхнула птица и тотчас же вдали взвизгнул какой-то зверек и затих — лиса, должно быть, поймала добычу.
Но не эти звуки заставили учащенно забиться сердце мальчика. Ему показалось, что совсем рядом дышит огромный зверь. Он прислушался и вдруг оцепенел от ужаса: кто-то пробирался сквозь подлесок прямо к нему и одновременно дождевые капли мелодично забарабанили по листьям, хотя никакого дождя не было. Он сорвался с места и побежал без оглядки, то и дело спотыкаясь о корни и низкорослый кустарник, и когда он наконец остановился проверить, правильно ли он выбрал направление, и убедиться, что никто за ним не гонится, он снова услыхал у себя за спиной тихие мерные вздохи. Он резко обернулся, сжимая рукоятку ножа, торчащего за поясом, но ничего не обнаружил. Все тонуло в кромешной тьме. Ему вдруг почудилось: за деревьями кто-то засмеялся. Сердце заколотилось так, что перехватило дыхание. Он снова вслепую стал продираться сквозь чащу. Главное — не останавливаться, чтобы ничего не слышать. Но ни треск ломаемых сучьев, ни громкие удары лихорадочно бьющегося сердца не заглушали тихих, вкрадчивых вздохов, будто кто-то шел за ним по пятам. Но эти таинственные вздохи теперь уже слышались не только позади, но и впереди, они доносились со всех сторон… и лес весь целиком превратился вдруг в гигантскую кошку, пригнувшуюся перед прыжком. «Не беги!» — говорил ему инстинкт охотника, всосанный с молоком матери. «Не беги!» — говорили ему все его знания о повадках зверей, передаваемые из поколения в поколение. «Не беги!» Но им уже овладел ужас и он мчался неведомо куда, как мышонок, удирающий от горностая.
Острые шипы ежевики рвали ему кожу, опавшие сучья цеплялись за ноги, нижние ветки деревьев хлестали по лицу, когда он яростно сражался с бесконечным кустарником, который, как злоумышленник, крепко держал его в своих когтистых лапах. Именно обо всем этом, понизив голос, рассказывали охотники, собираясь у очага.
Страх, разгуливающий по лесу и леденящий душу… Дрэм никогда прежде не ощущал его, но охотник, живший в нем, знал, что он существует; неслышно ступая, Страх подкрадывается к пещере и бродит у входа, привлеченный отсветом костра.
Задыхаясь от слез, обливаясь потом, Дрэм с усилием пробился сквозь густой ольшаник на краю небольшой вырубки и, не устояв на ногах, покатился по склону, шурша сухими прошлогодними листьями. Когда он снова обрел дыхание, то понял, что лежит в яме на комьях переворошенной земли среди корней огромного дуба, поваленного зимним ураганом. Дерево служило неплохим убежищем, как бы маленькой пещерой, где можно было спрятаться от рыскающего снаружи Страха. Громко всхлипнув, Дрэм подполз под мягкую шелестящую листву и, забравшись поглубже, скорчился там, зажатый со всех сторон перекореженными жесткими корнями.
Он еще долго сидел так, скорчившись. Дрожь не унималась, лоб покрылся испариной, сердце громко стучало, в то время как Страх сопел и вздыхал у входа в его укрытие. Но постепенно Страх стал затихать, а потом совсем ушел. Мальчику казалось, что он набирается живительной силы и крепости от вывороченных корней огромного дерева, еще недавно гордого властелина здешних лесов; сердце теперь билось ровнее, дыхание стало спокойнее, и постепенно отодвинулись куда-то все несчастья и ужасы. Он не осознавал, что медленно засыпает, словно маленький измученный зверек
Проснулся он будто от удара — горло перехватило от ощущения какого-то неотвратимого кошмара. Он почувствовал на лице жаркое дыхание, потом зверь принялся обнюхивать ему плечо.
Он лежал неподвижно, боясь пошевельнуться — внутри все сжалось и заледенело. Он знал, что стоит сделать хоть одно движение и волк — а это мог быть только волк — вцепится ему в глотку, прежде чем он успеет выхватить нож.
— Что же там такое? — вдруг неожиданно произнес тихий голос. — Быстроногий, фу! Фэнд, назад!
Всмотревшись, Дрэм увидел человека, или какое-то человекоподобное существо; человек наклонился к нему, голова и плечи темным силуэтом выделялись при свете восходящей луны.
Зверь, обнюхивающий его плечо, заскулил и неохотно отошел.
Затем послышалось короткое восклицание и к нему потянулась рука. Он крепко прижался спиной к корневищу с висящими на нем комьями земли и, как зверек, загнанный в угол, у которого только и остается, что слепой инстинкт самосохранения, хватил эту руку зубами — и тут же был отброшен назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65