Стоит поговорить с человеком часок-другой — откроется тебе, Душу распахнет, последним поделится, а вот помочь незнакомцам, проявить номинальную культурность — ни-ни. Почему в нас мирно уживается Бог с Дьяволом? Оттого, видно, история наша столь трагична: собирали И м п е р и ю кровью, жестокостью собирали, небрежением к людишкам, во всем превалировала Д е р ж а в н о с т ь, а ведь происходит это понятие от «держать», то есть «не пускать», а всякое «непускание» по своей сути грубо и безжалостно, то есть бескультурно…В какой еще стране так собачатся в очередях, на Рынках, в трамваях, в какой, как не у нас, доносы на соседей пишут?Он никогда не мог забыть немецких военнопленных; в сорок шестом работали на Извозной — строили «ремеслуху». Кирпичи друг другу передают, и каждый: «битте зер» — «данке шен», как только язык не отваливался за день?… В Переславле, ясное дело, мест в гостинице не было, их ни в одной гостинице страны никогда не бывает, если только не запасся предварительной начальственной бронью или не сунул администратору в лапу; решил подремать в кресле. Дежурная раскричалась: «Тут что, ночлежка?! А ну вали отсюда, у меня люди отдыхают! » Он попросил разрешения позвонить в милицию, женщина разошлась того пуще: «Ты меня не пугай! Пуганая! Вали, говорю! А то сама милицию вызову, пятнадцать суток враз схлопочешь».— Где хоть милиция, объясните.— Иди да ищи, я тебе в гиды не нанималась.— Сука, — сказал Костенко, — гадина…— Товарищи! — женщина заверещала тонко, пронзительно. — Бандит! На помощь!Двери пооткрывались, выскочили постояльцы — кто в длинных сатиновых трусах, кто в кальсонах, только один выглянул в пижаме и тут же дверь захлопнул.Костенко машинально просчитал, что дверей отворилось восемь, а номеров — тринадцать. Дежурная рыдала в трубку: «Милиция? Коль, это ты?! А ну, давай сюда наряд! Бандюгу забери, у меня свидетели, гони быстро».Колей оказался крепыш сержант, он с порога спросил дежурную:— Где хулиган?— Вон, гад! Грозился, матерно обзывал… Правда, мужчины? — спросила она постояльцев.Те отвечали невразумительно, смотрели, однако, на происходящее с интересом.— Поехали, — сказал сержант. — Там разберемся. — Дежурной бросил: — Составь заявление, и чтоб свидетели подписались.— Вы сначала проверьте мои документы, — попросил Костенко.— В отделении проверим.— Проверим здесь, — сказал Костенко и протянул ему свою полковничью пенсионную книжку.Коля долго изучал ее, потом сказал зрителям:— Расходитеся, граждане, театр здесь, что ль?!— Нет, а в чем дело? — сказал тот, что вышел в кальсонах. — Вы нам по-гласному все объясните… Нас ото сна оторвали… За спиной у народа теперь нельзя, не разрешим…— Молчи, «народ»! — отрезал сержант. — Как на рынке виноградом спекулировать, так, понял, «индивидуал», я твой номерок давно заприметил, а если скандал, на «народ» киваешь…Люди молча и быстро разошлись по номерам.Костенко предложил сержанту сесть рядом:— Пусть гражданочка дежурная возьмет ключи, и давай-ка посмотрим пять номеров — есть там постояльцы или пустуют?— Коля, он меня матерно обзывал и грозил глаз вырвать! — испуганно заплакала администраторша.Костенко спросил сержанта:— По какой статье дамочка проходила?Сержант понизил голос:— Так вы с контрольной проверкой, что ль, товарищ полковник?Услыхав последнее слово, дежурная заплакала еще пуще:— Начальник, не губи, не губи, начальник, дам я тебе номер, но он же бронированный, без исполкома не могу я, запрет мне на эти номера, вдруг начальство нагрянет, их селить надо, не губи…— Агентов надо выбирать понадежнее, — заметил Костенко сержанту, — она ж взятки за номера берет. По нонешним временам вы ее не отмоете, придется сажать, как ты ей будешь в глаза смотреть? Да и сам под монастырь попадешь… Смотри, парень…— А я чего? — спросил сержант, потупив очи долу, — я ничего такого с ней не имею… А без присмотру гостиницу оставлять нельзя: скопление, мало ли чего может случиться…… Утро было солнечным, небо — высокое, синь непроглядная, какое-то странное ощущение невесомой массы; ассоциировалось с вселенской тишиной, миром, бессмертием и безмятежным вечным покоем… Хотя вечный покой скорее приложим к кладбищу, если идти от «передвижников»… Все двоякотолкуемо, нет одной правды и никогда не будет; приближение к правде — слагаемость множества мнений…До того домика, в котором жил отставной генерал Трехов, можно добраться на автобусе, что ходил раз в Два часа, или топать семь километров вдоль по берегу Плещеева озера — оно искрило мелкой зыбью, сентябрьский камыш казался бархатным, стайки чирков пролетали стремительно, как реактивные истребители: брать пример с Божьей твари и подвешивать — под копию с нее — атомные бомбы… Эх люди, люди, порожденье крокодилов… Жуки — прообраз танка, крот — сапер, воистину из ничего не будет ничего; проецируем Божью тварь на мощь разрушения, вгрызание в глубь самих себя, подкрадывание к дьяволу, который сокрыт в каждом…На третьем километре на поднятую руку откликнулся наконец шофер бензовоза — молоденький парень, волосы что солома, глаза — синие, громадные.— Куда вам, дядя?— А здесь неподалеку, на берегу, возле Зубанихи старик живет…— Генерал, что ль?— Точно.— Чокнутый…— Да ну? Давно ли?— А как Горбачев пришел. Раньше молчал, а вот стали товарища Сталина хулить, так и он, — туда ж…— Любишь товарища Сталина?— Его все честные люди любят.— Ты сам-то с какого года?— Старый уже, — усмехнулся паренек, — с шестьдесят пятого.— Да, дед прямо-таки… Ты ж ни Хрущева не застал, ни Сталина… Откуда в тебе любовь к Иосифу Виссарионовичу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17