Парни с девушками выходили наружу, потом возвращались погреться. Только со мной не было одного, кого бы обнять, в лицо поглядеть – да больше не отворачиваться. Сейчас, сейчас скрипнут по снегу быстрые лыжи влетит облако морозного пара, вступит в круг света один-единственный человек. Принесёт в глазах звёзды, светло горящие снаружи, в синей ночи. Единственный, кому я нужна, кому я здесь не чужая... Что дальше? Приблизится, молвит: ну здравствуй. Давненько же я тебя повсюду ищу. Ох!.. Как поднимусь встречь, какое слово скажу?
А кто-то другой неслышно хохотал, издевался: не быть тому никогда.
Делать нечего! Я вытащила подпилки, разложила на коленях дерюжку и занялась. Хорошая стрела служит долго. И всегда пригодится – в радости и в печали.
У нас дома на посиделках всегда что-нибудь приключалось. То, сговорясь, разом опрокидывали светцы, чтобы в потёмках ловить и тискать визжащих девчонок. То поджигали на прялках кудели, чтобы урочная пряжа скорее закончилась и пришло время играть. Один раз на моей памяти выпустили из мешка злющего лесного кота. Кот метался, пока не додумались распахнуть дверь, а мы долго потом выискивали шутника – и благо, что не нашли. Небось поубавили бы во рту белых зубов.
Я и здесь помимо воли всё время ждала чего-нибудь такого же. С воинами не подерёшься, но не могли ревнивые парни так просто стерпеть, чтобы красным девкам снились залётные соколы вместо своих. Что сотворят?
Гости с хозяевами едва расселись по лавкам, когда грохнула о стену вновь раскрытая дверь и впустила окутанного морозным дымом коня. У коня было серое брюхо из мешковины, длинный растрёпанный хвост и четыре ловкие ноги в тёплых сапожках. А на коне, очень важный и гордый, сидел младший сын Третьяка. Умные и весёлые руки приделали ему горбатый восковой нос чуть не до подбородка, вложили под шапку тонкие плёночки берёсты, распушённые и скрученные, чтобы походили на волосы воеводы... Короткая кудельная борода держалась, кажется, на двух петельках за ушами, в руках была палка, обструганная до сходства с мечом... Мстивой на Марахе!.. И не отопрёшься, не скажешь, что не признал.
А за потешным конём вышагивала чуть не вся передняя чадь. Я тотчас разглядела усатого, могучего Славомира, потом хромого Плотицу с ногой, одеревеневшей в колене, и, право же, настоящий Плотица гораздо меньше хромал... Хагена в меховой шапке, усердно жмурившего глаза и за что попадя хватавшего девок, мимо которых его проводили. Мне стало холодно, потом жарко до пота, лишь стылый ток из дверей шёл по ногам. Страх, смех и стыд. И чего больше, не ведаю.

Кмети по лавкам, забывшие даже про девок, начали показывать пальцами и смеяться. Кто сам над собою, кто над другими. Велета подле меня хлопала в ладоши, захлёбываясь весельем. Мы с побратимом переглянулись поверх её головы. Ярун неуверенно улыбнулся, нам было с ним одинаково непривычно и неуютно. Я отважилась посмотреть на вождя. Мстивой Ломаный редко шутил сам, ещё реже шутили над ним. Он положил ногу на ногу, сощурил глаза. Чего доброго, улыбнётся.
– Что там, внученька? – склонился ко мне Хаген. Я стала рассказывать.
Ряженые прошли по кругу между столбами, и дверь бухнула снова. Прыжком влетел рослый парень в меховых заиндевелых штанах, в полушубке, вооружённый топориком... и с длинной косой, заботливо сплетённой из мочала!
Что делать?.. Весь дом повернулся ко мне, качаясь от хохота и указывая перстами, а я схватилась за лавку, как будто она готова была из-под меня убежать. Хаген всё понял и обнял меня, ошалевшую, сжал плечи ладонями. Таков должен быть воин. Тому нечего делать в дружинной избе, кто умеет смеяться лишь над другими. Я вынудила себя улыбнуться. Надо было предвидеть, что мой приход в Нетадун станет любимой шуткой, лучшим поводом для веселья...
Между тем парень с косой подбежал к сидевшему на коне и запрыгал перед ним, как заяц, попавший в силок. Сын Третьяка, обряженный воеводой, сперва надувал румяные щёки и отворачивался гордо, потом всё-таки спешился и ко всеобщей потехе оказался Меховым Штанам по плечо. Тот взмахнул блестящим топориком и погнал Третьяковича через весь дом. Третьякович прыгнул на лавку, стал прятаться за девичьими спинами. Я не знала, куда деть глаза. Я с радостью выскочила бы вон и бежала, не останавливаясь, до самой крепости... если не далее, в самую чащу лесную. Старый сакс держал меня крепко и ласково и чуть заметно гладил пальцами по плечу.
Наконец Меховые Штаны прижал сына старейшины спиною к столбу и отобрал меч, потом вовсе сбил с ног и ступил, торжествуя, обтаявшим сапожком ему на живот. Сын Третьяка забавно барахтался, ёрзая по полу... Мои волосы точно поднялись бы дыбом, не будь они плотно стянуты в косу. Вождь не простит глумотворства. Если бы кто у нас нарядился дядькой-старейшиной и дал себя повалить... ногою топтать!.. Да что там, я первая ринула бы бесстыжего за ворота: думай, дурень, кого берёшься дразнить...
Я сидела ни жива ни мертва, хотелось зажмуриться и отдышаться на чистом морозе, а уж потом идти складывать кузовок... Велета заливалась бубенчиком и всё дергала мой рукав – смотри, мол. Я смутно подумала, что она, верно, не всё ещё поняла... но хохот вокруг лишь возрастал. Смеялись ревнивые гости из-за болот, смеялись могучие кмети, обнявшие нарядных девчонок. Я осмелилась поднять глаза на воеводу... варяг сгибался от хохота и бил себя по коленям. Славомир рядом с ним без сил опрокинулся навзничь, лишь приподнимал иногда голову и тут же снова ронял...
Попозже внесли изрядную кадь горячего киселя. Девчонки принялись разливать, оделять честных гостей. Голуба Третьяковна с поклоном протянула первую латку отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113