.. Но не было здесь Того, кого я всегда жду. Уйду из дружины. Вот выпадет снег – поклонюсь побратимам и воеводе. Не силой же остановит. А что ему меня останавливать. Я от него приветного слова не слышала, я ему – надломленный лук, замирённый друг... Небось, вздохнёт с облегчением.
Я не вернусь домой, как Ярун. Безмужней старшей сестре при младших мужатых – сором, до старости не отмоешься. Избушку срублю себе в потаённой крепи лесов, где моему Богу приглянется. Срублю дерево, пущу по вольной реке, сама следом пойду. И если живёт где-нибудь на белом свете Тот, кого я всегда жду...
Арва оставила утешать меня и на мгновение насторожилась, потом снова завиляла хвостом. Совсем одряхлела: я прежде неё узнала Блуда, бережно шедшего к нам по склону, по жёсткой осенней траве. Про Блуда вождь молвил – этот воин мне нужен. Обо мне никто не молвит подобного, никому не нужна.
Побратим присел рядом на мостки, поджал скрещённые ноги по галатскому обвыку. Я тоже так умела сидеть, но недолго.
– Плачешь никак? – сразу угадал новогородец. – Кто обидел?
Я вздумала отмолчаться:
– Никто не обидел...
– Оно и видать, – хмыкнул Блуд. – Да выпил он твоё зелье. Не подавился.
Вот когда как следует защипало в носу! Пришлось ждать, пока отлегло.
– Что значит по-датски, эх кан бара висела, хун коммир сьяльв? – повторила я речи весёлого Хаука, потом ответ пожитого: – Ти сэйир сидан, хвейм эр хур ликур, свейни эда мэй...
– Что? – спросил Блуд. Он хорошо знал язык Северных Стран. Он помолчал, потом выговорил сквозь зубы: – Один меч твоего Хаука исцелил, другой его в могилу отправит, вот что это значит.
Я с удивлением различила тяжёлый мужской гнев, столь непохожий на его обычные вспышки. Ой мне! Вечная моя судьба, нажаловаться, потом отводить грозу от обидчика.
– Не тронь его, брат... Ему воевода жизнь подарил, ты ли перечить собрался?
– Не будет он хвастаться, что болтал о моей сестре и ушёл безнаказанным. Вот подожди, пусть только поправится.
– Они меж собой толковали, я ненароком услышала. И я сама могу наказать, кого пожелаю.
Эти слова Блуд пропустил мимо ушей. Он что-то заметил в морской темноте и вглядывался, приподнявшись.
– Корабли! – сказал он, обернувшись. – Два корабля! Первый Вольгаста воеводы, второй на датский похож!
Блуд подхватил на руки Арву, и мы помчались наверх. Скоро над кручей у крепости, потом и на берегу загорелись костры. Отроки возгнетали яркое пламя растянутыми плащами. Лодья белозёрского воеводы скоро причалила, Вольгаст сбежал по сходням встречь побратиму... и как в стену ткнулся, не найдя Славомира. Я видела: он спросил о чём-то нашего воеводу, и даже в свете костров было видно, что губы у него побелели. Мстивой только молча кивнул. Вольгаст закрыл на несколько мгновений глаза, каменея пятнистым от ожогов лицом. Ни дать ни взять рванул из тела стрелу и надумал припечь рану железом... Жило их три побратима, осталось двое. Хаген мне ничего не рассказывал о гейсах Вольгаста, а тоже были, наверное. Вольгаст поднял голову и оглядел всех нас, стоявших по склону, едва ли не с недоумением, зачем это мы живём, когда погиб Славомир... Белозёр-скому воеводе понадобилось усилие, чтобы повернуться к Мотивом и что-то тихо сказать, взяв за плечо, и из уст в уста передали:
– Князь Рюрик велит нам с тобой датчан миловать, если первыми не полезут. А вот если кто из Нового Града, с теми ратитьея без пощады. Нету у нас больше мира с князем Вадимом...
Помню, я сразу подумала про Нежату, уехавшего с Оладьей, а после – что Хаука и других теперь, пожалуй, отпустят за выкуп, если сыщется богатей, отдаст серебро.
– Кого с собой привёл? – спросил наш воевода, кивнув на второй корабль. И усмехнулся: – Уж не датчан ли?
– Гостей урманских, – ответил Вольгаст. – В Белоозере у меня зимовать напросились...
Урмане проворно убрали драконью морду со штевня, кинули мостки, черноволосый хёвдинг вышел на берег, направился к двоим воеводам. У него висел меч при бедре, но ножны были завязаны ремешком, и все это видели. Хёвдинг поклонился Мстивою, заговорил по-варяжски. Мстивой ответил на северном языке, он владел этой речью не хуже, чем нашей, словенской. Он совсем ничего не сказал о княжеском повелении. Он и не скажет. Я вспомнила его разговор со стариком у чёрного озера...
Локоть Блуда вонзился мне в рёбра.
– Смотри!
С лодьи Вольгаста на берег шёл человек, под которым упругие еловые доски гнулись с жалобным скрипом. Вот уж кто топнет ногою – семеро убегут!
Немытые волосы космами падали на глаза, а глаза были маленькие, красные в летящих бликах огня, нос широкий, с большими ноздрями... Мы переглянулись. Мы вдвоём не составили бы половины этого человека. И он был не жирен – не сало, могута телесная распирала на нём давно не стиранную рубаху... Он нёс мешок, в котором царапалось и скулило что-то живое.
– Здрав будь, Милрнег, – не чинясь, приветствовал его наш воевода. – Никак вернуться решил?
Похожий на вепря молча раскрыл мешок, запустил туда руку и вытащил криволапого, удивительно уродливого щенка, грязно-серого и лопоухого. Поднял за шиворот, и я не сразу смекнула, что щенок был уже почти со взрослую лайку. Он вырастет в могучего и гордого пса, но путешествие в душном мешке, качка и холод совсем отняли у него храбрость: малыш сучил в воздухе мосластыми лапами, надрываясь отчаянным плачем, а потом пустил крутую жёлтую струйку. Мстивой отступил на полшага и засмеялся. Мы давно уже не слыхали, как он смеётся.
– Держи, – сказал Милонег. – Я привёз его из Ирландии, там такими травят волков. Его зовут Гёлерт.
Вождь взял щенка, а Милонег пошёл наверх к крепости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113