– кисло спросил он.
– Да, – ответил я. – Но без особого удовольствия.
– Что же, ты думаешь, она так плоха?
– Я говорил тебе прежде, что дело не в том, хороша или нет: она лжива, а потому недостойна конунга Норвегии.
Он подошел ко мне ближе.
– Ты сам хотел написать то, что истинно?
– Да, – отвечал ему я. – И в этом я непреклонен, государь.
Конунг подошел совсем близко, я ощутил его дыхание на своем лице. Я заглянул ему в глаза. Там было все, кроме злобы.
Он отошел к Филиппусу.
И резко спросил:
– Я могу на тебя положиться?
Все произошло слишком быстро: Филиппус запнулся и так и застыл, открыв рот. Конунг говорил медленно:
– Я знаю многих своих людей, – сказал он, – и надеюсь, что знаю тебя не хуже. Мне известно, что они могут любить женщин больше, чем своего конунга, и находить больше радости в роге с вином, чем в бою за конунга. И я понимаю их. Но однажды мне передали, что один из моих людей захотел взять силой честную женщину в Осло. Этого мне не понять. Слышишь? Она шла пешком из Трёндалёга в Боргарсюссель. Там у нее были брат и сын. Она кормилась тем, что продавала лук. Но один из моих людей попытался взять ее силой!..
Она отвергла его. Позвала на помощь.
И тогда все тот же воин конунга нашел другую. Или, может, другая сама пришла к нему, – не знаю. Это была жена башмачника из Сельбу. Мне говорили, что она покинула своего мужа и ушла к тому воину, о котором я рассказываю… – И тут конунг вскрикнул. Он пошел прямо на Филиппуса. А тот, побледнев, отшатнулся. – Мои люди пьянствуют и бегают за каждой юбкой! – прогремел конунг. – А мне нужны мужчины! Знай же, что если они покинут свои места, я казню их. Знай об этом!
– Могу ли я положиться на вас? – снова спросил он.
Мы ничего не ответили. Он спросил, словно извиняясь за эту вспышку гнева, будем ли мы с ним в эти лихие времена? Еще год-два? И откажемся ли мы от распрей и ссор? Не будем смотреть на женщин и сплотимся вокруг конунга, хотя бы еще на время?
Он встал, схватил Филиппуса за грудки и приподнял его. Ты должен служить мне там, сказал он, где я укажу. Или умереть.
Конунг отдал приказ. И Филиппус отправился, куда велено.
Я хотел уйти, но конунг вновь превратился в моего старого друга из епископской усадьбы, в Киркьюбё. Он спросил меня усталым голосом, не смогу ли я остаться с ним этой ночью. Мы вместе уселись у огня. Он замерз, и я принес плащ и накинул ему на плечи. Потом он начал рассказывать о своих сыновьях. Младший, Хакон, был особенно дорог отцу.
– Ты знаешь, – сказал он, улыбнувшись, – он похож на Астрид…
– Да, – ответил я, – а плечи у него твои.
Конунг обрадовался моим словам. Но я знал, что он хочет поговорить и о старшем сыне тоже. Немного погодя он упомянул Сигурда. Сказал, что иногда – когда Сигурд напьется и делается неучтивым – он напоминает ему Унаса. И снова Сверрир взглянул на меня.
– Почему ты так думаешь? – спросил я.
– Не знаю, – ответил он.
В ту ночь Филиппуса убили.
***
Филиппус со своим отрядом стоял в дозоре на пристани. Было темно и холодно. Филиппус, доверяя своим людям полностью, вскочил на коня и помчался к дому в саду Акера. Он взял с собой одного стражника. Там ждала его она: жена башмачника из Сельбу, которая бросила мужа.
И в ту ночь к берегу пристали несколько кораблей, и в темноте на сушу высадились люди.
Они убили стражников. Один из них перед смертью открыл, где их хёвдинг: в доме, который в саду Акера. Там его и нашли баглеры. Он выбежал на двор в сорочке, утопая в снегу; кружились снежные хлопья, и баглеры напали на него сзади. Он был одним из неизвестных людей конунга Сверрира. И саги о нем не сложили.
Нашли баглеры и ее, вытащив из-под овчины: она была нагая, будто только что вышла из утробы матери. Пока они забавлялись с ней, стражник Филиппуса, не тратя времени даром, успел скрыться. Он предупредил конунга.
Вовремя конунг созвал своих воинов.
Тогда пришел к конунгу башмачник из Сельбу.
– Господин, – сказал он, – в такую зиму, как теперь, твоим людям надо бы сделать шипы на подошвах. Тогда они смогут сражаться с большей силой. Я знаю, где раздобыть шипы – у местного кузнеца.
Конунг поблагодарил его и построил войско.
Это была месть башмачника.
***
Конунг кликнул Малыша.
Малыш вставал на скамеечку, когда помогал Сверриру облачаться. Он надел на него через голову кольчугу и зашнуровал ее по бокам; потом взял гребень и расчесал конунгу волосы: они мягко спадали на плечи. Малыш надел на конунга панцирь и завязал на нем кожаные ремешки. Конунг нагнулся, чтобы проверить, хорошо ли он облегает грудь и спину. Сверху конунг собирался надеть красное платье. Мы не советовали ему делать это. Сперва – я, а потом и Симон. Он сказал, что конунга сразу заметят в таком наряде. Зачем тебе преждевременно кичиться своей отвагой, сказал он. Она не станет меньше от того, если ты скроешь ее. Но конунгу эти слова не понравились. И он приказал Малышу подать ему красный наряд. Он сразу же делался слишком заметен. Словно бы он окровавлен еще до начала сражения. Закованный в латы, он тяжело сидел в седле. На голову он водрузил стальной шлем. Ему привезли его всадники из заморских стран. Конунг послал их за шлемом, а сам усадил потом кузнецов за работу, и они смастерили такие же шлемы для первых хёвдингов Сверрира. Затем он взял меч. Из ковкой стали, обоюдоострый, не длинный, которым можно было поразить противника наповал, если конунг окажется с ним лицом к лицу. Щита у конунга не было, ибо его защищала кольчуга. Садясь на коня, он взял в левую руку легкое копье.
Ездил он на кобыле, мышиного цвета, быстроногой, спокойной, но дикой, когда ее пришпорят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125