ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Есть ли у кого-то право забирать скотину из хлева, не заплатив за нее серебром? Ты, Сверрир, повинен в каждом злодеянии твоих людей, а их много. Уходи из фьорда вместе со стругами и людьми. Пусть пройдут дня и годы, и посмотрим, сможешь ли ты – если еще будешь конунгом – вернуться сюда и найти здесь друзей…
Если еще будешь конунгом… Конунг поднимается, он холоден и спокоен. Это сказано тем, кто не уважает конунга, даже хуже: кто не знаком с его законом. Уйти отсюда по приказу какого-то аббата! В лучший день, чем этот, мы с конунгом Сверриром уединились бы и вволю посмеялись. Но сейчас конунг выходит на палубу, не приглашая аббата следовать за ним. Но тот идет. Конунг останавливается, не внимая мощному потоку слов аббата. Конунг говорит:
– Возвращайся к своим людям в лодках.
– Они не мои люди, – говорит аббат. – Но я их!
Конунг не слушает, он продолжает:
– Через трое суток они должны быть здесь с серебром, которое я требую. Или пусть пеняют на себя. И это все.
Аббат хватает конунга за плащ, конунг холоден и не смотрит на него.
– Что все? – кричит аббат.
– Как конунг я не обязан докладывать другим, что намерен делать, – говорит конунг. – Ступай! – добавляет он, и аббат уходит.
Бонды плывут прочь.
Они не возвращаются.
Нет, трое суток проходит, а они не возвращаются. Думаю, что конунг в глубине лелеял робкую надежду, но бонды не пришли. Конунг властитель и раб. Раб своего слова и властитель над своими людьми, получившими приказ войти во фьорд.
***
Там, где фьорд разветвляется у Слиндом и Рамнабергом, конунг отдал Свиному Стефану приказ плыть с пятью стругами к Лусакаупангу. Конунг с оставшимся флотом двинулся к Сокнадалю. Я на этот раз сопровождал Стефана, так хотели и конунг, и я. После того как конунг запретил мне писать его сагу, прежней дружбы между нами не было. Вместе со Стефаном и мною на борту были Эрлинг сын Олава из Рэ и два брата Фрёйланд из усадьбы Лифьялль. Мы подошли ночью. На поверхности Согнефьорда, облака отражались в воде, люди вдоль бортов молча вглядывались в темноту. Склоны гор окутывала легкая дымка.
Мы не приблизились к пристаням. Двое наших сели в лодку, а остальные на борту ждали, держа наготове луки. Они скользнули в узкие улочки, проверили ближайшие дворы, вернулись и кивнули нам. Десять человек остались охранять корабли. В этом городе народ не выстраивался на улицах, чтобы приветствовать нас при встрече.
Город был безжизненным, ни единого человека. Конунг сказал, прежде чем мы покинули его:
– Поджигайте каждый дом, превратите каждую лачугу в баню!
Нашим долгом было исполнить приказ конунга. Стефан собрал людей, мы слышали дыхание друг друга, он говорил кратко и напомнил слова конунга.
– Но сначала, – сказал он, – возьмем то, что нам нужно.
Мы переходили из дома в дом и брали, что хотели. Торбьёрн сын Гейрмунда из Фрёйланда и я объединились, но радости в том, что мы видели, было мало. Скот уведен, под каждым чугунком погашен огонь, еды не сыскать, одежда и инструменты снесены в тайник. На одной лежанке подвернулось годное одеяло, мы взяли его. Но Торбьёрн сын Гейрмунда сказал:
– У нас достаточно одеял.
И я был согласен с ним. Мы оставили одеяло на лавке.
– Вон, кажется, стоит котел на углях? – сказал я, когда мы вышли во двор.
– Ты имеешь в виду, на остывшем пепле? – переспросил он.
– Да, – сказал я. Мы снова вошли в дом, я сел на убогую скамью, он справа от меня. Но говорить было не о чем.
– Пора хорошенько запалить здесь, – рассудил я. Торбьёрн сын Гейрмунда не ответил.
Котел висел над очагом, я пнул его, уходя. Он был большой, из отличного кованого железа, умелый кузнец над ним потрудился. Что-то кольнуло меня. Я взял секиру и ударил по нему. Котел устоял. Я разозлился и велел Торбьёрну помочь мне. Он тоже ударил секирой, но котел устоял. Я разъярился так, , что ничего не видел, он тоже, и мы колотили по котлу со всей мочи, пока не сделали в нем вмятину.
– Они вернутся и будут рыться в куче пепла, когда мы уйдем, – сказал он. – Они не должны найти ничего целого.
– Только бы нам расколоть его, – произнес я. Котел раскололся со следующего удара.
– У нас был такой же дома, – сказал Торбьёрн, – ему нелегко найти замену.
Мы перешли на скотный двор.
В хлеву лежала мертвая девушка. Она, должно быть, осталась ждать других, спряталась и умерла от страха, когда мы вошли. У нее были светлые волосы, перевязанные лентой на затылке. Она лежала на боку и была еще теплая, но сердце не билось, когда я положил ей руку на грудь. Мы вышли.
Эрлинг сын Олава из Рэ и Коре сын Гейрмунда зашли к нам и поинтересовались, что это мы били.
– Замок, – сказал я. – Там был сундук, но он оказался пустым.
– Вы подожгли? – спросил Торбьёрн.
– Нет еще, – ответили они. Мы увидели, что первый огонь загорелся в другом конце города.
Мы бросились туда, чтобы занять огня, и скоро полыхало все вокруг. Свиной Стефан разбил людей на маленькие ватаги и следил, чтобы никто не оказался запертым огнем в улицах.
– Теперь народ залег в горах и глазеет вниз смотрит на город, – сказал Эрлинг сын Олава из Рэ.
– Пускай глазеют! – зло крикнул я. Потом мы подпалили двор где я и Торбьёрн нашли котел и раскололи его.
Поджечь дерн на крыше было несложно, огонь разгорался быстро. Пекло было невыносимое, и мы покинули двор. Пронесся один из наших – я еще вижу перед собой его лицо, – он махал руками так, словно что-то тушил, не переставая вопил и исчез. Прыгнул в море. И утонул там. Не знаю, получил ли он ожоги или ужаснулся чего-то, в чем участвовал, и ужас погнал его в море.
Лусакаупанг горит. Восторг в нас перемешивается со страхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Если еще будешь конунгом… Конунг поднимается, он холоден и спокоен. Это сказано тем, кто не уважает конунга, даже хуже: кто не знаком с его законом. Уйти отсюда по приказу какого-то аббата! В лучший день, чем этот, мы с конунгом Сверриром уединились бы и вволю посмеялись. Но сейчас конунг выходит на палубу, не приглашая аббата следовать за ним. Но тот идет. Конунг останавливается, не внимая мощному потоку слов аббата. Конунг говорит:
– Возвращайся к своим людям в лодках.
– Они не мои люди, – говорит аббат. – Но я их!
Конунг не слушает, он продолжает:
– Через трое суток они должны быть здесь с серебром, которое я требую. Или пусть пеняют на себя. И это все.
Аббат хватает конунга за плащ, конунг холоден и не смотрит на него.
– Что все? – кричит аббат.
– Как конунг я не обязан докладывать другим, что намерен делать, – говорит конунг. – Ступай! – добавляет он, и аббат уходит.
Бонды плывут прочь.
Они не возвращаются.
Нет, трое суток проходит, а они не возвращаются. Думаю, что конунг в глубине лелеял робкую надежду, но бонды не пришли. Конунг властитель и раб. Раб своего слова и властитель над своими людьми, получившими приказ войти во фьорд.
***
Там, где фьорд разветвляется у Слиндом и Рамнабергом, конунг отдал Свиному Стефану приказ плыть с пятью стругами к Лусакаупангу. Конунг с оставшимся флотом двинулся к Сокнадалю. Я на этот раз сопровождал Стефана, так хотели и конунг, и я. После того как конунг запретил мне писать его сагу, прежней дружбы между нами не было. Вместе со Стефаном и мною на борту были Эрлинг сын Олава из Рэ и два брата Фрёйланд из усадьбы Лифьялль. Мы подошли ночью. На поверхности Согнефьорда, облака отражались в воде, люди вдоль бортов молча вглядывались в темноту. Склоны гор окутывала легкая дымка.
Мы не приблизились к пристаням. Двое наших сели в лодку, а остальные на борту ждали, держа наготове луки. Они скользнули в узкие улочки, проверили ближайшие дворы, вернулись и кивнули нам. Десять человек остались охранять корабли. В этом городе народ не выстраивался на улицах, чтобы приветствовать нас при встрече.
Город был безжизненным, ни единого человека. Конунг сказал, прежде чем мы покинули его:
– Поджигайте каждый дом, превратите каждую лачугу в баню!
Нашим долгом было исполнить приказ конунга. Стефан собрал людей, мы слышали дыхание друг друга, он говорил кратко и напомнил слова конунга.
– Но сначала, – сказал он, – возьмем то, что нам нужно.
Мы переходили из дома в дом и брали, что хотели. Торбьёрн сын Гейрмунда из Фрёйланда и я объединились, но радости в том, что мы видели, было мало. Скот уведен, под каждым чугунком погашен огонь, еды не сыскать, одежда и инструменты снесены в тайник. На одной лежанке подвернулось годное одеяло, мы взяли его. Но Торбьёрн сын Гейрмунда сказал:
– У нас достаточно одеял.
И я был согласен с ним. Мы оставили одеяло на лавке.
– Вон, кажется, стоит котел на углях? – сказал я, когда мы вышли во двор.
– Ты имеешь в виду, на остывшем пепле? – переспросил он.
– Да, – сказал я. Мы снова вошли в дом, я сел на убогую скамью, он справа от меня. Но говорить было не о чем.
– Пора хорошенько запалить здесь, – рассудил я. Торбьёрн сын Гейрмунда не ответил.
Котел висел над очагом, я пнул его, уходя. Он был большой, из отличного кованого железа, умелый кузнец над ним потрудился. Что-то кольнуло меня. Я взял секиру и ударил по нему. Котел устоял. Я разозлился и велел Торбьёрну помочь мне. Он тоже ударил секирой, но котел устоял. Я разъярился так, , что ничего не видел, он тоже, и мы колотили по котлу со всей мочи, пока не сделали в нем вмятину.
– Они вернутся и будут рыться в куче пепла, когда мы уйдем, – сказал он. – Они не должны найти ничего целого.
– Только бы нам расколоть его, – произнес я. Котел раскололся со следующего удара.
– У нас был такой же дома, – сказал Торбьёрн, – ему нелегко найти замену.
Мы перешли на скотный двор.
В хлеву лежала мертвая девушка. Она, должно быть, осталась ждать других, спряталась и умерла от страха, когда мы вошли. У нее были светлые волосы, перевязанные лентой на затылке. Она лежала на боку и была еще теплая, но сердце не билось, когда я положил ей руку на грудь. Мы вышли.
Эрлинг сын Олава из Рэ и Коре сын Гейрмунда зашли к нам и поинтересовались, что это мы били.
– Замок, – сказал я. – Там был сундук, но он оказался пустым.
– Вы подожгли? – спросил Торбьёрн.
– Нет еще, – ответили они. Мы увидели, что первый огонь загорелся в другом конце города.
Мы бросились туда, чтобы занять огня, и скоро полыхало все вокруг. Свиной Стефан разбил людей на маленькие ватаги и следил, чтобы никто не оказался запертым огнем в улицах.
– Теперь народ залег в горах и глазеет вниз смотрит на город, – сказал Эрлинг сын Олава из Рэ.
– Пускай глазеют! – зло крикнул я. Потом мы подпалили двор где я и Торбьёрн нашли котел и раскололи его.
Поджечь дерн на крыше было несложно, огонь разгорался быстро. Пекло было невыносимое, и мы покинули двор. Пронесся один из наших – я еще вижу перед собой его лицо, – он махал руками так, словно что-то тушил, не переставая вопил и исчез. Прыгнул в море. И утонул там. Не знаю, получил ли он ожоги или ужаснулся чего-то, в чем участвовал, и ужас погнал его в море.
Лусакаупанг горит. Восторг в нас перемешивается со страхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125