Рикард Черный Магистр тоже протянул свой платок: он был зеленого цвета, тоже шелковый. Вытирая глаза красным и зеленым платками, конунг начал читать.
Это был суровый приговор. Видел ли когда-нибудь я или кто-то другой, как Николас съеживается под чужими словами? И вот теперь он съежился под словами Сверрира. И если кто-то мог предположить, что это письмо сочинил Сверрир, и все это ложь и небылица, то при взгляде на епископа Николаса и его белое лицо развеивались все сомнения в истинности слов конунга. Письмо было написано самим Николасом. И оно было послано ярлу Харальду на Оркнейские острова в тот год, когда он поднял восстание против конунга, собираясь убить его. Николас обещал ярлу полную поддержку. Теперь это письмо оказалось в руках Сверрира. Руки его дотянулись до него.
Конунг медленно читал письмо.
Под церковными сводами воцарилась тишина.
Конунг неторопливо повернулся к епископу Ториру и проговорил:
– Хочешь ли ты оказать мне услугу и отправиться вместе с Рикардом Черным Магистром на юг в Ромаборг, чтобы передать папе послание конунга Норвегии?
– Да, да!..
Конунг зачитал письмо к папе. Долгими ночами мы вместе трудились над ним: Сверрир, Рикард и я. Рикард – со своим знанием многих языков, мы – с нашей ломаной латынью. Но в мыслях мы были едины: письмо разоблачает ложь в булле архиепископа Эйрика против конунга, клеймит предателя Эйрика, взывает к небу, чтобы архиепископа постигла кара, а папа заставил его подчиниться.
Затем конунг заявил:
– Теперь, когда в Бьёргюне собрались все епископы, я хочу, чтобы меня здесь короновали.
Стояла гробовая тишина, и вынести ее было мучительно. Случилось нечто такое, чего даже епископы с их догадливостью не могли предположить.
В церковь принесли весть о том, что Торбьёрн сын Гейрмунда из Фрейланда прибыл в Бьёргюн и желает говорить со мной. Конунг посылал Торбьерна снова на юг, в Лунд, – следить за архиепископом Эйриком. Я тотчас вышел к Торбьёрну.
И сразу увидел, что он привез важные вести. Он отвел меня в сторону и сказал:
– Господь Всемогущий поразил архиепископа слепотой! Он поручил одному из своих клириков зачитывать теперь буллу против конунга!..
Можешь ли ты понять, йомфру Кристин, какие чувства я тогда испытал? Я повел Торбьёрна в церковь. Конунг стоял все еще с письмом к папе в руках. Он изумленно обернулся, и епископы тоже: что делает здесь, в храме, этот грязный путник? Понимаешь ли ты, йомфру Кристин, мою радость, мой восторг перед знаком Небес? Я зашептал конунгу на ухо: «Архиепископа поразила слепота!..»
Это было знамение Небес, мы знали это. Конунг откашлялся: голос его вдруг сделался хриплым. И вкратце поведал епископам, что архиепископ ослеп.
Это была кара Божия, и все умолкли.
А когда настал вечер, епископа Николаса вызвали к конунгу. Он шел, опустив плечи. Конунг сказал ему, что именно он, Николас, возложит корону ему на голову и благословит именем Сына Божия, как и подобает в этом случае…
Мы оба смотрели на епископа. К чувству ненависти в моей душе примешивалась доля уважения к этому человеку, что озлобляло меня еще больше. Ждал ли он услышать здесь себе приговор, – было незаметно по его виду. Не знаю, испытывал ли он чувство унижения или награды. Он молчал, подавляя в себе протест. И склонился перед конунгом.
– Либо так, либо – убить его, – промолвил Сверрир, когда епископ ушел.
***
Всю страну облетела весть о том, что архиепископа постигла кара Божия, и он лишился зрения. Мужчины и женщины жаждали попасть на церемонию коронации в Бьёргюне, и в каждом доме спрашивали: «Он действительно ослеп?..» Одни шили, другие готовили пищу, а молодежь между поцелуями шепталась: «Он ослеп…» Странники, босоногие и утомленные, поклонялись мощам святой Суннивы, крестились перед распятием: «Он ослеп!» К столам выносили жаркое на больших блюдах, и по женским пальцам струился жир: «Он ослеп, он ослеп!..» Литавры и трубы, арфы, процессии, шелковые платья и блестящие мечи; воины, которые ругались и на которых шикали окружающие; люди из Фимрейти, старые вояки, от которых все еще пахло давними сражениями: «Он ослеп!» И если они иногда сомневались в истинном происхождении конунга, то теперь все были уверены: «Архиепископ ослеп!» Говорили, что личный соглядатай конунга стоял в Лундском соборе, рядом с архиепископом Эйриком. И тогда молния ударила с небес, народ бросился на пол и зарыдал, а когда все осмелились поднять глаза, то оказалось, что Эйрик ослеп. Его увели десять человек. Он был слепым! Из пустых глазниц закапали кровавые слезы, оставляя красные полоски на белых щеках архиепископа. Он ослеп! А потом к нему приблизился ангел и сказал: «Ты навсегда останешься слепым! Твои злые глаза горят в адском пламени. Они будут гореть долго, на медленном огне, и их будут поворачивать снова и снова, пока ты здесь и пытаешься отыскать свои глаза в аду. Ты противился конунгу? Многие делали это. Но ты, архиепископ Эйрик из Нидароса, восстал против самого Сына Божия! Вот почему ты ослеп.»
Корона конунга Сверрира была из чистого золота. Ее привезли сюда из-за моря, и три года она дожидалась своей очереди, пока конунг подыскивал подходящий момент и наконец нашел его. Он не лишился зрения.
Литавры и трубы, арфы, процессии, люди в шелках, епископы в дорогих мантиях, с посохами и высокими митрами, женщины на улицах, ликующие воины: «Он ослеп! Он ослеп!» Церковь Христа в Бьёргюне украшена ценными коврами, по углам стоит стража, люди кланяются, люди сгибаются пополам, знать чествует конунга. И многие желали бы, чтобы он ослеп.
Епископ Николас из Осло возлагает корону на голову конунга и кланяется ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125